Нефедов. Красные латышские стрелки

Подробности

Опубликовано 28.05.2019 06:27

Автор: Administrator

Просмотров: 3325

Статья о красных латышских стрелках, кто они, какую роль сыграли в революции и гражданской войне

 

Из серии «ИСТОРИЯ ОСВОБОДИТЕЛЬНОЙ БОРЬБЫ»
Журнал «Вече», №№ 4, 5 и 6, 1982 год.

Красные латышские стрелки
Н. А. Нефедов

Схема мест, где латышские стрелки подавляли
восстания или воевали на фронтах против
антисоветских войск, 1917—1920 гг.

-- места, где латышские стрелки подавляли восстания или воевали на фронтах против русских антисоветских войск, Польского корпуса, Чехословацкого корпуса, Финской армии и английского десанта в конце 1917 г. и в 1918 г.

-- места, где латышские стрелки воевали против национальных латышей и эстонцев, немецкого Балтийского Ландсвера и Железной дивизии, и Русского отряда свтл. князя А. Ливена в конце 1918 и в первой половине 1919 г.

-- места, где латышские стрелки воевали против Вооруженных сил Юга России ген. Деникина во второй половине 1919 г.

-- Места, где латышские стрелки воевали против Вооруженных сил Юга России ген. Врангеля в 1920 г.

+ + +

Оглавление.
Чтобы открыть любой раздел, щёлкните мышкой его название. Чтобы вернуться из текста в оглавление,
щёлкните мышкой заголовок ближайшего раздела.

Сноски отмечены в тексте цифрами в квадратных скобках. Чтобы посмотреть сноску, щёлкните её номер в квадратьной скобке. Чтобы вернуться в текст, щёлкните мышкой номер сноски.

Введение
Собирайтесь под латышскими флагами
Стрелки переходят на сторону большевиков
Стрелки помогают Ленину захватить власть
Якум Якумович Вациетис
Формирование новых латышских частей
Стрелки наводят порядок
Готовят большевикам смертельный удар
Сражение за Москву
Ярославское восстание
Боевые действия в Архангельске
Борьба латышских стрелков против ижевских и воткинских рабочих
Выступление чехословаков и Народной армии
Сражение за Казань
Стрелки против казаков и непокорных крестьян
Вторжение латышской дивизии в Латвию и Эстонию
Разгром советской латышской армии
Стрелки против эстонской, польской и русской Северо-западной армии
На южном фронте
Орловско-курское сражение
Стрелки штурмуют Перекоп
Бои в Таврии
Конец Латышской дивизии
Большевистская латышская элита
Заключение

+ + +

ВВЕДЕНИЕ

В публицистике и исторических трудах о Российской Гражданской войне, как русских, так и иностранных, неизменно отмечается участие в ней красных латышских стрелков. Многие авторы считают, что их борьба за установление коммунистического режима в России была настолько интенсивной, что стала одним из главных факторов, приведших Красную армию к победе, а русские антикоммунистические силы — к поражению. Так, например, латышский публицист и бывший военный корреспондент при латышских войсках во время первой мировой войны, Я. Пориетис в своей книге “Легендарные пути стрелков”[01] пишет:

“После падения Риги, большевистской октябрьской революции и вторжения немцев в феврале 1918 г. в Лифляндию, всю широкую Россию наводнили латышские стрелки. Восемь испытанных в боях полков держали в своей власти страну. Достаточно было одной роты, взвода и даже меньшего подразделения, чтобы власть была в руках стрелков. Их боялись все. Им подчинялись города, села, местечки. Они никому не уступали дороги.

Шапка на затылок, с раскрытым воротом на груди, с винтовкой, повешенной на плече прикладом вверх, так они колесили по России от края до края, сметая тех, кто становился на их пути.

Латышские стрелки были везде: в городах, селах, станицах, на фронтах — северном, южном, восточном и западном. Стрелковые батальоны и роты призывались туда, где угрожали опасность и мятежи.

Возможно, некоторые удивятся такому большому успеху стрелков в России и спросят: — Не преувеличено ли все это? Что значат 10 латышских полков[01a] с приблизительно 150 орудиями в таком большом государстве?

Все же могло быть! Нельзя забывать, что в первой половине 1918 г., хотя большевики и пришли к власти, но армии у них не было. Только Латышская стрелковая дивизия была вооружена и дисциплинирована. В то смутное время, когда повсюду царила анархия, неудивительно, что небольшие, но храбрые воинские части могли много достигнуть”.

Другие публицисты и историки идут еще дальше и считают, что именно латышские стрелки и были той реальной силой, которая только и могла спасти Ленина и его коммунистическую банду. Шведский публицист Андрее Кюнг в своей книге “Что происходит в Прибалтике”[02] отмечает:

“После так наз. Октябрьской революции 1917 г. латышские стрелки стали отборными революционными частями и бились на всех фронтах. Им была поручена охрана главного штаба революции в Смольном институте, и они составили охрану нового советского правительства, а также и личную охрану Ленина.

Борьба латышских стрелков была решающей и поистине мирового значения. Позднее Ленин открыто признался, что без латышских стрелков большевики не смогли бы победить”.

Отдает должное латышским стрелкам советский маршал Буденный. В своем поздравлении латышским стрелкам в 1929 г.[03] он заявил:

“Дни, когда шла борьба не на жизнь, а на смерть с международной и российской контрреволюцией в боях гражданской войны, я всегда вижу вас на передовых постах, в самых опасных и важнейших местах сражений, в которых решалась судьба пролетарской революции. С небывалой в истории отвагой, с несокрушимой железной силой вы защитили завоевания Октябрьской революции”.

В таком же духе — и не без гордости за своих земляков — о значении латышских стрелков пишет и зарубежный латышский историк Э. Андерсонс в своем академическом труде “История Латвии 1914—1920”[04]:

“Их победы в известной степени решили судьбу не только прибалтийских стран, но и судьбу всего мира (курсив мой. — Н. Н.) “.

В свою очередь, не забывает стрелков и немецкий историк К. Гримм[05]:

“Латышские стрелки были решающим фактором большевицкого триумфа, и это совсем не случайно, что на высокий пост главнокомандующего Красной армией был призван Вациетис”.

И большого внимания заслуживает признание латышского дипломата Я. Сескиса. Когда после краха Российского государства и прихода к власти Ленина, Я. Сескис, как представитель Латышского Временного Национального Совета, обратился в 1918 г. к представителям Франции и Англии с просьбой о получении помощи в деле установления независимой Латвии, то те ему прямо заявили:

“Большевизм латышских стрелков в русской политической жизни есть величайшее зло. Из-за вас, латышей, мы на Западном фронте истекаем кровью. Если бы не было латышских стрелков, не было бы больше большевизма и большевицкого правительства”.

Так представители Антанты бросили тяжелое обвинение всем латышам (из-за вас, латышей), не считаясь с тем, что было же не мало латышей, своих стрелков осуждающих. Об этом написал сам Я. Сескис в своей книге “Возникновение Латвийского государства”[06].

Итак, как мы видим, лица разных национальностей и совершенно противоположных политических взглядов — шведский публицист, советский маршал-коммунист, латышский историк-русофоб, немецкий историк, французские и английские дипломаты — в пределах объективности, и, наконец, сам Ленин — все они сходятся на одном мнении: если бы латышские стрелки не выступили на защиту вождя люмпен-пролетариата — Ленина и его коммунистической партии, то советская власть была бы свергнута и, следовательно, не было бы базы для мировой революции — большевистской державы — СССР. А раз так, то не только история России, но и всего земного шара, пошла бы совсем по другому историческому пути — трудному или легкому, но во всяком случае, не такому кровавому, какой прокладывали красные латышские стрелки.

СОБИРАЙТЕСЬ ПОД ЛАТЫШСКИМИ ФЛАГАМИ

Латышские воинские части образовались в ходе первой мировой войны, когда весной 1915 г. германские войска перешли латвийскую границу и повели наступление в юго-западной части Латвии — Курляндии. Кроме латышских национальных воинских частей, в России были воевавшие на турецком фронте армянские дружины, Польский корпус, конные полки кавказских горцев, объединенных в знаменитую Дикую дивизию, и туркестанская Текинско-Тюркменская конная бригада. Кавказские и туркестанские части были сформированы на добровольных началах, так как горцы и туркестанцы были от воинской повинности освобождены.

Инициатива формирования латышских войск принадлежала студентам Рижского Политехнического института и латышским общественным деятелям С. Паэгле и В. Замуэлю, которые обратились к латышским членам Государственной Думы — Я. Гольдманису и Я. Залиту, чтобы те начали хлопоты о получении разрешения от верховного командования организовать латышские воинские части. Я. Гольдманис немедленно послал прошение непосредственно верховному главнокомандующему, великому князю Николаю Николаевичу (приводится в сокращенном виде):

Вскоре благоприятный ответ был получен: Российское правительство разрешило формировать латышские национальные части в неограниченном количестве. Вместе с образованием латышских частей, латышскому народу была обещана автономия Латвии, что дало повод латышским членам Государственной Думы обратиться к латышам со следующим воззванием:

Воззвание поддержали выходящие в Риге латышские газеты разных политических направлений: “Яунайс Вардс”, “Лидумс”, “Яунакак Зиняс”, “Ригас Зиняс”, выходящая в Петрограде “Яунас Петерпилс Авизе” и др.[06a]

Вскоре было сформировано 8 латышских батальонов, а после того, как солдаты и офицеры латышской национальности стали переходить из русских полков в свои латышские части, а также и по новой мобилизации, батальоны развернулись в 8 латышских стрелковых полков, объединенных в две бригады, насчитывающие 38 тысяч солдат и 1000 офицеров[07]. Кроме того, в резерве находился Запасной Латышский полк, насчитывающий 10—15 тысяч новобранцев. Все командные посты занимали латышские офицеры, перешедшие из русских частей. 1-ой Латышской бригадой командовал генерал-майор А. Аузанс (позднее — полковник К. Гоппер); 2-ой Лат. бригадой — генерал-майор Мисиньш. Полки имели свои национальные знамена с латышскими эмблемами восходящего солнца и восьмиконечными звездами.

Латышские стрелки стойко воевали в Курляндии плечом к плечу с сибирскими стрелковыми дивизиями и стяжали заслуженную славу. Северный фронт был самым стабильным и, несмотря на неоднократные ожесточенные наступления немцев, им за два года войны не удалось ни оккупировать всю Курляндию, ни взять Ригу. (Вспоминаем, что во время второй мировой войны, немецкие войска заняли Курляндию и Ригу на восьмой день после объявления войны.)

СТРЕЛКИ ПЕРЕХОДЯТ НА СТОРОНУ БОЛЬШЕВИКОВ

Хотя в латышских полках было немало революционеров, в том числе и подпольных большевиков, которые были мобилизованы и направлены в свои национальные войска, но, пока в армии держалась дисциплина, они не могли развернуть свою пораженческую агитацию и снизить боеспособность латышских полков, ибо стремление стрелков воевать поддерживала вековая ненависть латышей к балтийским немцам, которые были фактическими хозяевами в Латвии еще со времен завоевания Прибалтики рыцарями Ордена Меченосцев в начале XIII столетия. С тех пор немецкие административные власти и бароны, владеющие большими имениями, распоряжались в Курляндии, Лифляндии и Эстляндии, как в германских колониях и после того, как они были присоединены к Российской империи. Например, в Риге, хотя государственным языком считался русский , фактически главным языком был немецкий. Латышам было ясно, что с победой над Германией, балтийские немцы своего привилегированного положения лишатся, а латышскому народу будет дана полная автономия. Поэтому, не без основания, латыши считали, что их стрелки воюют не так за Россию, как за свое национальное дело.

Февральская революция не только свела воинскую дисциплину на нет, но и сбила стрелков с национального пути, и они сразу качнулись влево, а после пресловутого “Приказа за № 1” и введения в армии института политических комиссаров, стрелки нацепили на гимнастерки красные банты и перестали подчиняться офицерам, как это произошло и в Российской армии. Латышские подпольные коммунисты, возглавляемые О. Лацисом, А. Фельдманисом и К. Петерсоном, принялись за организацию в латышских частях коммунистических ячеек и вербовкой в коммунистическую партию новых членов. Если к марту 1917 г. в латышских бригадах насчитывалось всего 80 партийных коммунистов, то к июню того же года их число достигло 1800. Вступили в партию и некоторые латышские офицеры, что не наблюдалось в русских частях.

Уже с первых же дней революции большевики повели интенсивную пропаганду за прекращение войны и за, неподчинение офицерам. Теперь уже стрелков не прельщала обещанная автономия, ибо это обещание было связано с продолжением войны до победного конца, а большевики предлагали немедленный мир без аннексий и контрибуций, немедленный дележ помещичьих земель, ликвидацию “буржуев” и общее благо, и все это... без всякой войны, сразу в социалистический рай.

В середине мая 1917 г. в державшей фронт в Южной Латвии 12-ой армии, в которую входили латышские стрелковые бригады, был организован эсеровский ИСКОСОЛ—12 и ИСКОМОФ, а параллельно с ними латышские части возглавил ИСКОЛАТСТРЕЛ (Исполнительный Комитет Латышских Стрелков), в президиум которого вошли латышские коммунисты К. Петерсонс, Р. Барда и Я. Тимерманис. Однако, на 1-ом Съезде делегатов латышских полков в г. Волмаре, 13 марта 1917 г., вопреки протесту коммунистов, была принята резолюция продолжать войну с Германией до победного конца; но уже на 2-ом Съезде в Риге, 27 марта, в котором приняло участие 190 делегатов, из них — 14 офицеров, большинством в 10 голосов, хотя и было внесено постановление поддерживать Временное Правительство и держать фронт, но уже с оговоркой: наступательных действий не предпринимать, а стремиться к миру без аннексий и контрибуций.

Таким образом, беспартийные и эсеровские делегаты пытались было пойти на некоторый компромисс с большевиками. Но такой компромисс латышским большевистским делегатам Грицманису, Петерсону и др. пришелся не по душе и уже на следующий день, 28 марта, ИСКОЛАТСТРЕЛ резолюцию Съезда 27 марта отклонил и потребовал лишить доверия и отстранить от латышской политической деятельности членов Государственной думы Я, Гольдманиса и Я. Залитиса. Так что метод не признавать постановлений, принимаемых большинством голосов, которым коммунисты пользуются вот уже свыше 60 лет, был применен латышскими коммунистами еще в марте 1917 г. в Риге.

13 мая ИСКОЛАТСТРЕЛ под лозунгом “Вся власть Советам” провозгласил свержение “буржуазного правительства”, потребовал немедленного прекращения войны и широко провести на фронте братание с немецкими солдатами, которые, мол, тоже не сегодня-завтра поднимут революцию в Германии и уже тоже отказываются воевать за интересы своих капиталистов и фабрикантов и т, д., что, конечно, было очередной большевистской ложью. С этого времени латышские стрелки окончательно и, как мы увидим позднее, бесповоротно перешли на сторону большевиков. Их политическими вожаками стали старые подпольщики П. Стучка и Я. Данишевскис.

Известие об отказе латышских стрелков держать фронт и их переход на сторону агента германского генерального штаба Ленина было принято большинством латышей как измена и предательство своей родины. Настроенные национально латышские офицеры начали покидать свои полки, ибо считали позором и бессмыслием оставаться в войсках, отказывающихся не только воевать за свою землю, но проводящих организованное братание со своим вековым врагом, уже хозяйничающим на латышской земле — в Курляндии. Как известно, “братание” было организовано Лениным и его коммунистической партией. Что представляло собой это “братание” для самих немцев, можно увидеть хотя бы из воспоминания латышского прапорщика Тиллибса[08] (передается в сокращенном виде):

“Перед немецким наступлением, мы, шесть членов Армейского комитета, отправились на тяжелой машине на линию фронта — брататься с немцами. До немецких окопов была нейтральная полоса, шириной в несколько верст. К окопам направились пешком. Всюду тишина.

— Как бы не начали нас обстреливать, — заметил один из делегатов.
— Что за пустяки, — пробормотал Чариньш. Бредем дальше по снегу.
— Halt! Wer da? (Стой! Кто там?) — прозвучал голос из окопа. Махаем белыми платками.
— Abwarten! (Подождите!) — послышался тот же самый голос. Через несколько минут показались немецкие солдаты. Среднего роста солдат, приблизившись к нам, спросил издали:
— Friedenskameraden, nicht war? (Вестники мира, не так ли?)
— Jawohl, Kamerad! (Так точно, товарищ!), — отвечаем. Оба понимаем по-немецки.
— Идемте к нам! — позвал немец. — Очень приятно встретиться с вами на мирном пути. Кто вы — солдаты или офицеры?
— Мы представители солдатского комитета; наши полки послали нас сказать вам, что мы хотим прекратить войну.
— Хорошо, очень хорошо, — заулыбался немец. Подошел еще один немец, по виду и поведению, высокий чин.
Быстро, быстро начал говорить нам по-немецки, что у нас хорошо, что революция продвигается вперед. “Разрешите вас пригласить” — предложил он, показывая на свой так наз. блиндаж. Довольно уютное помещение, принимая во внимание положение.
— Мы пришли к вам, чтобы заключить дружбу и мир, — сказал 3.
— Почему вы не принуждаете свое правительство к заключению мира? — спросил немец. — Мы, немцы, с радостью прекратим воевать, если вы захотите заключить мир. Не хотите ли кофе? Сахара, к сожалению, нет.
— Мирные условия, — ответил 3., — наше правительство уже давно послало вашему правительству. Но ваше правительство отказалось заключить мир, оно стремится завоевать нашу землю. Помогите нам и потребуйте от своего правительства заключение мира.
— Это мы не можем, — категорически закачал головой немец, — мир могут заключить только там — “наверху”, само правительство.
Я вмешался в разговор. — Делайте, как делаем мы, — сказал я немцу.
— Нет, так не пойдет! — ответил немец с усмешкой. — У нас революции не будет, наш народ хорошо дисциплинирован и любит свое правительство. Но мир нужно заключить. Это будет лучше. Закуривайте!”

Напрасно командиры латышских полков, награжденные орденами Св. Георгия, и все боевые офицеры пытались образумить своих подчиненных и вернуть полкам дисциплину — ответом стрелковых комитетов были аресты и изгнания из своих частей патриотически настроенных офицеров.

Когда 23 мая в Ригу прибыл Керенский, и все находящиеся в городе воинские части построились его встречать на площади Эспланада, то ИСКОЛАТСТРЕЛ не только отказался выделить латышскую воинскую часть для встречи, но разослал группы стрелков для проведения агитации на улицах и в парках Риги за немедленное прекращение войны с Германией, за свержение буржуазного Временного правительства и поднятие пролетарской революции. К этому времени стрелки уже успели выбросить свои латышские национальные знамена, как ненужный хлам, и демонстративно маршировали по улицам с красными флагами. С тротуаров их провожали насмешливыми замечаниями:

— Маршировать с красными тряпками веселее, чем воевать... Предатели! Пашпуйки! (рижские апаши).

Переход около 50.000 стрелков на сторону большевиков обнажал правый фланг 12-ой армии, державший северный фронт. Рига оставалась беззащитной и могла быть захваченной немцами без больших усилий. Обеспокоенное создавшимся положением верховное командование послало в Ригу еще не деморализованные полки и корниловские батальоны смерти. Эти батальоны были сформированы из старых фронтовиков, объявивших, что они будут биться с немцами до победного конца.

12 августа, за десять дней до падения Риги, в предместье города, на Московском форштадте произошла кровавая стычка между корниловцами и латышскими стрелками 3-го Курляндского полка. Причиной столкновения была расклейка на стенах домов плакатов с большевистскими лозунгами о прекращении войны, о пролетарской революции, о “свободе, равенстве и братстве” и др. Разъяренные корниловцы стали срывать плакаты, чему воспротивились стрелки. Начавшиеся сразу в нескольких местах драки, скоро перешли в настоящее сражение, во время которого, были пущены в ход винтовки и ручные гранаты. Десятки убитых и раненых остались лежать на мостовых. Это кровавое столкновение нужно считать первым боем между латышскими стрелками и русскими антикоммунистами. Позднее, на полях гражданской войны корниловцы еще не раз скрестят свое оружие со стрелками.

СТРЕЛКИ ПОМОГАЮТ ЛЕНИНУ ЗАХВАТИТЬ ВЛАСТЬ

После падения Риги, 22 августа, на Северном фронте прекратились всякие военные действия — германское командование знало, что уже больше ничто не удержит русские войска от полной деморализации и обещанная Лениным пролетарская революция в России — вопрос короткого времени и, следовательно, нет нужды тратить людей и снаряды.

К этому времени командиром 2-ой Латышской бригады стал более приемлемый большевикам командир 5-го Земгальского латышского полка, полковник Я. Вациетис, который примкнул к большевикам вскоре после Февральской революции. Став командиром бригады, Вациетис начал склонять разными посулами, а подчас — и угрозами, латышских офицеров на сторону Ленина. Ниже о нем будет отдельная глава.

В начале октября, готовясь свергнуть Временное правительство, ЦК большевистской партии отдал распоряжение ИСКОЛАТСТРЕЛУ захватить главные города Лифляндии и, разогнав неподдающиеся большевистской агитации гарнизоны, арестовать офицеров и “контрреволюционные” элементы, установить в них советскую власть, а также взять под свой контроль все железнодорожные узлы, чтобы не допустить переброску с фронта в Петроград верных правительству войска.'

Оперативный план захвата важных пунктов был разработан тем же полковником Вациетисом. 27 октября 1-ый Усть-Двинский и 3-ий Курляндский латышские стрелковые полки вошли в г. Цесис. Арестовав полицейских, латышских земцев и административных чиновников, стрелки передали правление местным коммунистам. То же самое 6-ой Тукумский и 7-ой Бауский латышские полки проделали в г. Вольмаре.

Сложнее обстояло с захватом расположенного на эстонской границе г. Валка с самым важным железнодорожным узлом. Здесь находился “ударный отряд смерти” и несколько бронированных машин, которые очень опасны в уличных боях. Вациетис решил взять город обманным путем. Две роты стрелков незаметно, группами по 6—8 человек проникли в центр города и окружили комендатуру. По сигналу, стрелки ворвались в здание и арестовали весь штаб, а другая группа, перебив шоферов в гараже, завладела бронированными машинами. В то же самое время 6-ой Тукумский полк и большевизированный батальон 436 Новоладогского полка, поддержанный огнем 42 тяжелого артиллерийского дивизиона, бросился на штурм города. После короткого сопротивления, лишенный командования гарнизон сдался.

Но напрасно думали стрелки, что население Валки встретит их, как победителей, как борцов за свободу и равноправие. Когда стрелки пошли под развевающимися красными знаменами парадным маршем по главной улице Валка, то, вместо приветствий, на них посыпались угрозы и оскорбления:

— Дезертиры! Предатели! Душители свободной России! Большевистские холопы! Германские наемники!..

С захватом Валки, вся Лифляндия и часть Эстонии попали под власть большевиков. В начале декабря стрелки разгромили Лифляндский Земский Совет, который пытался сопротивляться большевизации Латвии, и переарестовали неугодных им лиц. Поистине, стрелки стали предателями своей родины. Мало того, взяв под контроль железнодорожные узлы, стрелки, выполняя задания ЦК партии большевиков, не пропустили эшелоны направляющиеся с фронта в Петроград с верными правительству войсками, которые не позволили бы большевикам захватить столицу. Ленин знал, кому поручить это важное задание. Как сказано в Латышской Энциклопедии[09]:

“Советское правительство и лично В. И. Ленин полностью положились на латышских стрелков, как на верных приверженцев соц. революции и активных борцов”.

Еще до Октябрьского переворота, Ленин запросил ИСКОЛАТСТРЕЛ прислать для охраны своего штаба в Смольном институте отряд латышских стрелков. Сводный отряд был послан: 80 стрелков — по 10 с каждого латышского полка. После же Октябрьского переворота, в Петроград последовал другой латышский отряд, сформированный комиссарами Янисом Петерсоном на добровольных началах в Валке. Отряд насчитывал 250 охранников и составил личную охрану Ленина и его окружения. Однако латыши охраняли в Смольном не только Ленина, но и стерегли арестованную “контру”. Об этом рассказал бывший латышский охранник Ленина в Смольном, А. Лайценс[10]:

“В конце ноября в Смольный стали часто приводить арестованных — военных и штатских. Всех их нам нужно было охранять. В то время каждый из нас по многу раз стоял в карауле; кроме того, часто нужно было выезжать в город по распоряжению комиссара В. Д. Бонч-Бруевича, в распоряжении которого мы находились. Арестованных в Смольном долго не держали, их дела только расследовались без перерыва день и ночь. Бонч-Бруевич иногда проводил за столом 15—20 часов, допрашивая с другими комиссарами арестованные партии”.

В середине ноября Ленин опять обратился к ИСКОЛАТСТРЕЛУ послать в Петроград целый латышский полк для защиты завоеваний революции — на одних питерских красногвардейцев и матросскую “братву” Ленин положиться не мог. 22 ноября 6-ой Тукумский латышский стрелковый полк — 2500 стрелков, прибыл в Петроград и взял под свою охрану все правительственные учреждения и посольства.

25 ноября состоялись выборы в Учредительное Собрание, которые дали большевикам небольшое количество голосов, в то время как в незанятой германскими войсками Северной Латвии за большевиков проголосовало 72% из всех отданных голосов. В латышских полках за большевиков проголосовали 96,5% стрелков.

Поражение в выборах коммунистической партии пришлось Ленину не по душе, и он решил, что проще всего Учредиловку разогнать. А кто же лучше других это сделает, как не латышские стрелки? Послать красногвардейцев? — Да те, чего доброго, поддадутся уговорам, а стрелки не дрогнут. Поэтому, когда на 5 января было назначено 1-ое заседание Учредительного Собрания, то Ленин послал в Таврический дворец отряд латышских стрелков под предводительством матроса Железняка, а так как стало известно, что приветствовать Учредительное Собрание направилась демонстрация, то был послан еще и отряд матросов. Прибыв в Таврический дворец, латышские стрелки разогнали Собрание без лишних церемоний, а заодно и расстреляли собравшихся у Таврического дворца демонстрантов, причем не обошлось без человеческих жертв. По этому поводу латышский историк П. Клане написал в своей книге “Горячее Железо”[11] следующее:

“Из латышской среды был набран батальон для охраны Ленина и его сотрудников в Смольном институте. Уже в ближайшие дни им нужно было показать свою верность. 5 января, около полудня, к Таврическому дворцу, где должно было произойти заседание Учредительного Собрания, приблизилась ликующая толпа людей с флагами и песнями, которые хотели приветствовать начало демократического строя в России. По ним были даны пулеметные очереди. Пулеметный огонь был открыт не русскими войсками, а стрелками 6-го латышского полка, которые вместе с матросами получили задание не допустить проведения собрания”.

6-ой Тукумский латышский полк оставался в Петрограде до июня, выполняя разные большевистские задания; в мае воевал с белофиннами за фронт Ино (Финский залив).

Когда начала создаваться Красная армия, то Ленин распорядился сохранить все латышские полки, в то время, как русские полки подлежали расформированию. Американский историк Стэнли Пэдж в своей книге о Прибалтике пишет[12]:

“Следуя Ноябрьской революции, восемь латышских полков, почти как один человек, перешли к большевикам, чтобы стать Красной Гвардией, и они действительно послужили основанием для Красной армии. Они настолько доказали свою лояльность, что были единственными полками из всей старой Русской армии, которые были включены в Красную армию целиком, со всеми своими соединениями''.

Приказом советского главнокомандующего Н. Крыленко от 18 дек. 1918 г. латышские полки объединяются в Латышский корпус, его командующим назначается Я. Вациетис, политкомиссаром — С. Нахимсон, хотя он не только не служил в латышских частях, но даже и не говорил по-латышски. Объединение в корпус было формальным, ибо отдельные латышские части требовались для защиты завоеваний революции во многих местах. 22 декабря Военный Комиссариат в Москве запросил Вациетиса прислать в его распоряжение отряд латышских стрелков; а в начале января из Петрограда пришел приказ перебросить из Лифляндии в Белоруссию 1-ый Усть-Двинский латышский стрелковый полк для разоружения Аольского корпуса.

После захвата Лениным власти командующий корпусом ген. Довбор-Мусницкий объявил, что его корпус не признает советского правительства и он подчиняться директивам Ленина не собирается. В начале января Н. Крыленко послал в Бобруйск и Рогачев польских коммунистов-агитаторов с воззванием к польским солдатам арестовать своих офицеров и перейти на сторону Советов. Польские солдаты вместо своих офицеров арестовали агитаторов и предали их суду. В некоторых местах поляки разогнали местные Советы и разоружили красногвардейские отряды.

1-ый Усть-Двинский латышский полк вместе с приданными ему батальоном и пулеметной командой 4-го Лифляндского латышского стрелкового полка прибыл в Могилев, где уже находился полевой штаб Вациетиса. Сюда же прибыли из Петрограда отряд балтийских матросов и батальон петроградских красногвардейцев. Здесь к ним присоединились несколько белорусских красногвардейских отрядов из Полоцка, Минска и Витебска. Все эти соединения образовали группу войск, которая была названа “Головной отряд латышских стрелков”. Командиром этого отряда был назначен Янис Лацис, а общее командование на этом участке фронта было поручено Вациетису.

18 января красные повели наступление на станцию Тощица, но были отбиты. Однако поляки оставили после боя Трощицу и отступили к Рогачеву, где находился штаб Довбора-Мусницкого. Ночью на 29 января “Головной отряд” повел наступление на Рогачев. На правом фланге наступали части 4-го Лифляндского латышского полка, матросы и белорусские красногвардейцы, в центре — 1-ый Усть-Двинский латышский полк и на левом фланге — 19-ый советский сибирский полк. Хотя красные атаковали польские войска неожиданно, но бой за Рогачев продолжался весь день. К вечеру того же дня поляки покинули город и отступили к Бобруйску. Латышские стрелки и против поляков показали себя стойкими и верными бойцами за советскую власть, что подтверждается в “Малой Латышской энциклопедии”[13]:

“Исход сражения 29 января (11 января по ст. ст.) решили 1-ый латышский стрелковый полк и батальон 4-го латышского стрелкового полка”.

+ + +

9 января в штаб расположенного в Цесисе 3-го Курляндского латышского стрелкового полка из Петрограда прибыл матрос с приказом от Ленина. Командиру полка К. Калниньшу приказывалось немедленно отправиться со своим полком на Дон для усмирения не желавших признавать советскую власть казаков атамана Каледина. 11 января полк погрузился в эшелоны и, пробыв три недели в пути, через Москву и Харьков прибыл на Дон в расположение группы советских войск Сиверса. Вместе с 3-им Тукумским полком прибыл и Латышский конный отряд (позднее — полк) Яниса Кршьяна.

Против Сиверса воевали добровольцы только что начавшей формироваться Белой армии — около 5000 штыков, 4 батареи и несколько сотен казаков. Несмотря на численное превосходство, 20—25.000 бойцов, — красные потерпели поражение. Однако, отогнав красных на север, казаки отказались продолжать войну и разошлись по станицам, оставив добровольцев одних. Видя такой подвох со стороны своих казаков, атаман Каледин 29 января застрелился.

9 февраля 3-ий Курляндский полк выгрузился на станции Никлиновка и, соединившись с 18 Советским Сибирским полком, повел наступление в направлении Ростова-на-Дону. В трех верстах от села Мокрый Чал-тырь им преградил путь отряд добровольцев. Не выдержав пулеметного огня стрелков, белые отступили. Еще сильный бой на подступах к Ростову произошел у станции Синявская, в котором приняли участие Советский Московский полк и латышский коммунистический рабочий отряд. 22 февраля 3-ий Тукумский латышский полк, поддержанный артиллерией Сиверса, пошел на штурм Ростова-на-Дону и после длившегося сутки боя заставил добровольцев оставить город и уйти в степь.

Установив в Ростове советскую власть и оставив гарнизон из сформированных на скорую руку красногвардейских отрядов, в том числе и латышского из местных латышей, К. Калниньш со своим полком отправился по станицам очищать их от контрреволюционных небольших казачьих групп. В середине июня 3-ий Тукумский латышский стрелковый полк вместе с латышской кавалерией был отозван в Москву.

В феврале Германская армия повела наступление и, не встречая сопротивления, заняла всю Прибалтику, заставив оставшиеся еще здесь латышские полки поспешно эвакуироваться в глубь России. В Москву прибыли 1-ый Усть-Двинский, 2-ой Рижский, 4-ый Лифляндский латышские стрелковые полки и штаб 1-ой Латышской бригады; в Бологое — 5-ый Земгальский, 8-ой Вольмарский латышские стрелковые полки и штаб 2-ой Латышской бригады; в Новгород — 7-ой Бауский латышский стрелковый полк, оттуда 13 апреля отправлен на финский фронт против белофиннов.

Отдельные латышские батальоны, отряды и команды были направлены в другие города центральной России — в Рыбинск, Сызрань, Тверь, Калугу и др.

Вместе со своим штабом из Могилева в Москву прибыл и Якум Вациетис.

ЯКУМ ЯКУМОВИЧ ВАЦИЕТИС

В настоящее время в Советском Союзе мало кто знает о Вациетисе (за исключением его родины — Латвии), хотя он был одним из главных помощников Ленина и неоднократно спасал со своими стрелками советскую власть, когда она стояла на краю гибели. Мало что говорит его имя и офицерам Советской армии. Даже такие незначительные советские полководцы времен Гражданской войны, как, например, Якир, Думенко или комдив типа атамана разбойничьей шайки Чуркина — почти неграмотный Чапаев, пользуются гораздо большей известностью, чем один из организаторов Вооруженных Сил Советской республики командарм Вациетис. Как бы там ни было, но имя Вациетиса неразрывно связано с историей Советской Латышской дивизии — он был ее организатором и первым командиром, а после того, как он получил назначение на более высокие посты — командующего фронтом и главнокомандующего всеми советскими вооруженными силами, то и тогда Латдивизия находилась под его покровительством и контролем. Поэтому будет нелишне познакомиться в общих чертах с его биографией.

Якум Вациетис родился в семье латышского безземельного крестьянина — батрака. Несмотря на бедность, родители Якума смогли отправить его учиться в городское училище Министерства Народного Просвещения в небольшом курляндском городке Гольдингене. Учился Якум прилежно, ибо, как он сам пишет в своих воспоминаниях[14], с юных лет мечтал добиться во что бы то ни стало высокого положения. В Гольдингене Якум жил у дальних родственников, а продукты ему посылал отец из деревни. Во время каникул, чтобы подзаработать, он нанимался рабочим на местную спичечную фабрику, а во время занятий брал работу по клейке спичечных коробок на дом; фабрика отпускала все материалы на дом. После окончания министерского училища можно было поступить в Гольдингенскую учительскую семинарию, что Якум и собирался сделать, если бы случайность не изменила его планы и направила его жизнь совсем по другому пути — военному. Как то, перелистывая латышскую газету, он -наткнулся на объявление командира Рижского учебного батальона, приглашающего поступать в батальон молодых латышей с образованием училища Министерства Народного Просвещения. Привлекательным в объявлении было то, что произведенным в унтер-офицеры предоставлялось право поступать в юнкерские училища на казенный счет. Другими словами, учебный батальон являлся подготовительной школой для получения офицерского чина. Решение было принято без колебаний, и через несколько дней, прямо с Рижского вокзала, он направился в казармы Рижской цитадели и был зачислен рядовым в Учебный батальон. В девятнадцать лет Вациетис получил звание младшего унтер-офицера и командирован для дальнейшего прохождения службы в 105 Оренбургский полк. Полк этот выбрал Вациетис потому, что он был расположен в Вильне, где было юнкерское училище, в котором был большой процент юнкеров-латышей, и в которое Вациетис собирался поступить. В полку он был назначен взводным на жалование в 13 рублей в месяц на всем готовом.

Окончивших Учебный батальон унтер-офицеров готовили к экзаменам для поступления в юнкерские училища полковые офицеры. Как пишет Вациетис в своих воспоминаниях[15], он участвовал в полковом церковном хоре и подружился с полковым командиром. Позднее тот навещал его в юнкерском училище. В сентябре 1895 г., легко выдержав экзамен, Вациетис был принят в Виленское юнкерское училище, которое закончил по первому разряду с тремя призами. Службу в офицерском чине Вациетис начал во 2-ом Ковенском крепостном полку. Полк этот был выбран потому, что Ковно находилось сравнительно недалеко от деревни родителей.

Однако служба заурядного офицера не удовлетворяла честолюбивого Вациетиса. Еще будучи рядовым, он уже мечтал выслужиться до высокого чина. Надо полагать, известное изречение Наполеона: “Плох тот солдат, который не мечтает стать генералом” глубоко засело в душу рядового Якума Вациетиса. А для того, чтобы шли чины, нужно было иметь высшее военное образование, и молодой офицер начал готовиться к экзаменам для поступления в Академию Генерального Штаба. В августе 1906 г. Вациетис был откомандирован в Петербург для сдачи экзаменов. Экзамены были сданы и через три года капитан Вациетис окончил Академию Генерального Штаба по первому разряду и перевелся на дополнительный курс с награждением академическим значком. Мечта рядового Якума сбылась — военная карьера была ему обеспечена. В своих воспоминаниях он пишет:

“Когда я шел домой из академии мне припомнилось, что 17 лет тому назад я поступил в учебный батальон рядовым. Тогда я вступил на путь тяжелой военной службы со светлой мечтой добиться высшего образования, идя военной дорогой. Теперь моя мечта сбылась. Я был счастлив”.

Как мы видим, утверждение коммунистов и прочих социалистов, что в дореволюционной России, не говоря уже о штаб-офицерских чинах, но даже обер-офицерами могли стать только дети дворян или богатых родителей, является наглой ложью. Пример Вациетиса свидетельствует противоположное: сын безземельного батрака стал полковником генерального штаба и, несомненно, если бы не помешала революция, то он стал бы и генералом (он уже был представлен к производству) так же, как стали генералами Российской армии сыновья таких же бедных латышских крестьян, пасших в детстве коров, Мисиньш и Аузан.

В войну Я. Вациетис вступил командиром батальона 102-го Вятского полка, а когда начали формироваться национальные латышские войска, то он был назначен командиром 5-го Земгальского латышского стрелкового полка. С этим полком Вациетис участвовал во многих боях, в том числе в одном из самых кровопролитных на Рижском фронте — в Рождественском сражении 1916 г.

После отречения от престола государя Николая II, видя, что стрелки все больше и больше пропитываются революционным духом, Вациетис решил идти с ними в ногу. Надо думать, что Вациетис не был ни социалистом, ни революционером — для этого он был уж сильно дисциплинированным, но он, вероятно, решил, что в революции можно сделать карьеру куда скорее (пример Наполеона) , чем при законном правительстве. И не ошибся. Поставив на красного конька, он стал быстро продвигаться вперед. Правда, как передавали автору латышские офицеры, была и еще одна причина, толкнувшая его к большевикам: он считал себя сильно обойденным в наградах. В то время, как почти все латышские полковники были награждены орденами Св. Георгия, полковник Вациетис за всю войну его не получил. Только под самый конец войны он получил солдатский Георгиевский крест 4-ой степени (еще он был награжден почетной золотой саблей, но это не орден Св. Георгия). Награждение солдатским крестом вместо офицерского ордена, на который он определенно рассчитывал, честолюбивого полковника так возмутило, что он возненавидел русское командование, а следовательно — и правительство, и затаил злобу. Революция давала возможность отомстить. Если принять во внимание, с каким остервенением Вациетис воевал против полковников и генералов с орденами Св. Георгия, то, возможно, так оно и было.

Когда после Февральской революции в латышские части проникли выползшие из подполья латышские коммунисты — Я. Данишевскис, П. Стучка, Я. Рудзутакс, В. Межлаукс и др., то он наладил с ними дружеские отношения, а когда в Петроград прибыл Ленин, то наладил контакт и с ним. Словом, полковник Вациетис начал леветь не по дням, а по часам. То, что стрелковые комитеты арестовывают и изгоняют его боевых соратников — заслуженных офицеров — его совсем не трогало. Если не ошибаюсь, из всех латышских полковников, только Вациетис и командир 7-го латышского стрелкового полка, полковник Мангулс примкнули к большевикам.

Став командиром 2-ой бригады, Вациетис начал отстранять от постов командиров батальонов и полков как политически неблагонадежных, — впрочем, многие офицеры покинули свои части, не выдержав большевистской демагогии, а на их место стал назначать прапорщиков, если они объявляли себя большевиками.

В январе 1918 г. Вациетис назначается начальником оперативного революционного штаба в Могилеве. После успешной операции против Польского корпуса и Русского ударного полка, приказом Троцкого он назначается начальником Латдивизии[15]:

Немедленно Вациетис приступил к комплектованию дивизии из эвакуированных в Москву и ближайшие города латышей, чтобы довести состав латышских полков до полного военного состава, ибо в Россию некоторые полки прибыли поредевшими из-за ухода офицеров и дезертиров, тех, которым с большевиками было не по пути. Кроме того, много стрелков-коммунистов было направлено политическими комиссарами в Красную армию, в советские учреждения и следователями в ЧЕКа.

Вместе с комплектованием старых стрелковых полков, Вациетис приступил к формированию новых латышских частей: артиллерийских дивизионов, кавалерии, связного и инженерного батальона и Латышского авиационного отряда.

ФОРМИРОВАНИЕ НОВЫХ ЛАТЫШСКИХ ЧАСТЕЙ

Во время первой мировой войны, после того, как германские войска перешли латвийскую границу и повели наступление на Курляндию, сотни тысяч латышей покинули свою родину и рассеялись по городам широкой России. Больше всего беженцев было из Курляндии, где шли бои. Какая-то часть латышских крестьян была эвакуирована из прифронтовой полосы против их желания — как расстаться с землей и домом отцов и дедов? Но подавляющая часть латышского населения покинула свою родину добровольно, не желая попасть под немецкую оккупацию, хотя в первую мировую германская администрация вела себя на занятой территории, принимая во внимание военное положение, вполне корректно. Пожалуй, она была мягче, чем англо-американская оккупация Западной Германии в первые годы после капитуляции. Во всяком случае, кайзеровская администрация ни в какое сравнение с гитлеровской не идет. А латыши бежали... и тут нельзя не отметить, что если в первую мировую войну сотни тысяч латышей бежали в называемую русофобами “тюрьму народов” — Россию, то во время второй мировой войны в “союз нерушимый республик свободных” латыши не только не бежали, но наоборот — при наступлении Красной армии осенью 1944 г., около 185.000 латвийского населения (по данным Латышского Красного Креста), с одним рюкзаком или чемоданом, бежало, лишь бы не попасть в руки советских “освободителей”, под бомбардировку англо-американской авиации в голодную Германию или, рискуя жизнью, на рыбачьих лодках по бурному осеннему морю в Швецию. По одному этому можно судить: что представляла собою дореволюционная Россия, и что представляет собой СССР,

В России латышских беженцев ожидали самые теплые отношения как со стороны властей, так и русской общественности, В пути, беженцы на станциях получали горячую пищу, снабжались одеждой, посудой и т. д. Прибыв на место назначения, все они немедленно получали работу по своей специальности.

По определению министра внутренних дел независимой Латвии Скуйнека из Курляндии бежало 404.000 человек, из Риги — 306.000, из Рижского уезда — 40.000. Если сведения Скуйнека правильны, то, следовательно, в Россию прибыло свыше 700.000 латышей. 220.000 латышей постоянно проживали еще до войны в Петрограде, Москве, Одессе, Минске, Витебске, Ростове-на-Дону и в других городах.

Из этой, находящейся в России латышской массы, около 150 тысяч были мужчинами, способными по годам и здоровью нести военную службу (100 тысяч из них были эвакуированными рабочими). Главным образом из этих латышских рабочих Вациетис и приступил к комплектованию старых стрелковых полков и к формированию новых латышских частей. В городах же, лежащих вдали от Москвы, большевизированные латыши организовались в отдельные красные латышские части еще раньше по своей инициативе, параллельно с русскими красногвардейцами. Конечно, было немало латышей, которые держали нейтралитет, а то и занимали враждебную позицию к большевикам.

По новым штатам, Латдивизия состояла из 3 бригад — 1-ой, 2-ой и 3-ей. В каждой бригаде по 3 стрелковых полка и 2 артиллерийских дивизиона. Кроме того, кавалерийский полк, инженерный и связной батальоны и авиационный отряд.

8 стрелковых полков — 1-ый Устьдвинский, 2-ой Рижский, 3-ий Курляндский, 4-ый Лифляндский, 5-ый Земгальский, 6-ой Тукумский, 7-ой Бауский и 8-ой Вольмарский — уже были, а —

9-ый Советский Латышский полк — был сформирован в апреле 1918 г. Кадром полка послужил Латышский особый отряд, охранявший Ленина в Смольном, который переехал из Петрограда в Москву в марте в одном поезде с советским правительством. Однако для охраны громадного Кремля отряд был малочисленным, и на его базе, из находившихся в Москве латышей, был сформирован новый, 9-ый Советский латышский стрелковый полк. Полк насчитывал 2200 стрелков и командиров, но только 200 из них были старыми стрелками. Зато многие были коммунистами.

Латышская тяжелая батарея — сформирована в мае 1918 г. в Москве. Батарея имела 5 восьмидюймовых английских гаубиц “Виккерс”.

Другие артиллерийские латышские части тоже были сформированы в Москве:
1-ый Латышский легкий артиллерийский дивизион — в июне. Имел 3 батареи.
1-ый и 2-ой мортирные дивизионы — к началу сентября 1918 г.
Латышская зенитная батарея — в августе 1918 г. (4 зенитных орудия).
Латышский тяжелый дивизион —в сентябре 1918 г.

Командирами в латышской артиллерии были бывшие офицеры Российской армии латышской национальности, служившие до революции в русских частях, ибо в латышских бригадах артиллерия была незначительной, но были бывшие офицеры и русской и др. национальностей. Всего в латышских артиллерийских частях к осени 1918 г. служило около 2500 человек.

Латышские инженерный и связной батальоны были сформированы летом, в Москве,

Латышский конный полк — сформирован в Павловском Посаде, в 40 км от Москвы. Кадром полка послужила команда конных разведчиков 3-го Курляндского стрелкового полка. Весной 1918 г. команда под командованием Яниса Кришьяна уже успела побывать на Дону, где она воевала с Курляндским полком против казаков генерала Каледина. Командиром полка остался Кришьян,

Латышский авиационный отряд — сформирован в июле в Люберцах под Москвой. В Российской армии было довольно много военных летчиков — латышей. Все имели офицерские чины. После революции русская авиация перестала существовать. Поэтому те латышские летчики, которые симпатизировали большевикам, охотно отозвались на призыв Вациетиса вступать в Латышский авиационный отряд. В отряде было 18 аэропланов.

После комплектования Латышская дивизия стала грозной силой. Фактически, это был корпус, ибо обычно дивизия состоит из 4 полков и артиллерийского дивизиона (в те времена), а Латдивизия имела 9 стрелковых и 1 конный полк, 6 артиллерийских дивизионов и отдельных батарей, а также авиацию. К осени 1918 г. Латышская дивизия насчитывала около 24 тысяч человек.

До сентября 1918 г. командиром дивизии был Вациетис, политкомиссарами К. Петерсонс и К. Дозит. К началу 1919 г. 3000 стрелков были партийными коммунистами.

Нужно заметить, что, неся большие потери во время подавления восстаний и на фронтах, Латышская дивизия пополнялась не только латышами, но иногда к ней прикомандировывались и русские красноармейские роты и батальоны, и даже — были случаи — китайские наемники. Включение красноармейцев в латышские полки имело особое основание. Советское командование считало, что красноармейцы будут лучше воевать, если рядом будут латышские стрелки. Как известно, мобилизованные крестьяне неохотно шли в бой и при сильном огне противника убегали с поля боя. Поэтому за их спиной обычно выставлялись заградительные отряды из верных коммунистов, которые за каждое промедление идти в атаку или отступление щедро отплачивали им пулеметным огнем. Размещение же красноармейцев между латышскими стрелками заставляло их не только держаться на позиции, но и лишало их возможности сдаться в плен, а то и — перебежать на сторону белых, к чему мобилизованные были очень расположены. Однако, хотя стрелки и воевали за Интернационал, но чужих в свою среду принимали неохотно и при первой возможности старались от них отделаться.

В своем почти полном составе, Латдивизию начали отправлять на фронты только в конце 1918 г., впервые — для захвата Латвии. До того ее отдельные полки, батальоны, а то и роты, использовались для подавления антисоветских восстаний, а более крупные соединения — бригады — отправлялись на те участки фронта, где для красных создавалось критическое положение.

+ + +

Кроме вышеперечисленных латышских частей, составивших Советскую Латышскую дивизию, после Октябрьской революции во многих городах России, по инициативе находящихся здесь большевизированных латышей и при поддержке советских властей, начали формироваться красные латышские роты, отряды (некоторые вначале назывались дружинами, позднее это обозначение, как “эсеровское”, отбросили), эскадроны, батальоны и полки. Ниже приводится почти полный список этих частей:

Латышский Витебский кавалерийский полк — сформирован в Витебске сразу после Октябрьской революции, в ноябре 1917 г. в Витебске.
Саратовский особого назначения полк (позднее — 10 Латышский стрелковый полк), — сформирован в апреле 1918 г. в Саратове. Кадром полка послужил прибывший сюда, Екатеринославский латышский рабочий отряд.
1-ый (позднее — 13-ый) Либавский латышский стрелковый полк. История его такова. В феврале 1918 г. в Великих Луках эсеровский отряд арестовал находящийся здесь большевистский штаб как предателей родины и немецких агентов и отменил все советские постановления. Немедленно туда был послан карательный отряд из 400 стрелков 7-го Бауского латышского полка. После уличной перестрелки, латышские стрелки выбили эсеров из города, расстреляли попавших в их руки бунтовщиков и восстановили советскую власть. К отряду примкнули находящиеся здесь и в окрестностях эвакуированные латыши и образовали новый Либавский латышский стрелковый полк.
6-ой Троилинский латышский стрелковый полк — сформирован в апреле 1918 г. в Трошине.
Латышский Образцовый полк (карательный, подчиненный Чека) — сформирован в апреле 1918 г. в Москве.
1-ый Московский латышский боевой отряд —сформирован в феврале 1918 г. Принимал участие в подавлении восстаний в апреле в Саратове, Пензе и других местах.
Самарский латышский стрелковый батальон — сформирован в Самаре весной 1918 г. из находящихся здесь эвакуированных латышских рабочих и латышских коммунистов. Насчитывал свыше 1000 стрелков при 16 пулеметах и 2 орудиях.
Уфимский латышский стрелковый батальон — сформирован в начале 1918 г. в Уфе. Насчитывал 500 стрелков при 26 пулеметах и 30 кавалеристов.
Тамбовский латышский кавалерийский эскадрон — сформирован весной 1918 г. в Тамбове. Имел также артиллерию.
Тамбовский латышский коммунистический отряд — сформирован тоже в Тамбове в июне 1918 г. Отряд имел пулеметную и связную команды, легкую батарею (4 орудия) и бронированный взвод (2 броневика). В отряде было 60 коммунистов.
Архангельский латышский особый отряд — о нем будет глава ниже.
Вологодский латышский особый отряд — сформирован в марте 1918 г. в Вологде. Отряд насчитывал около 270 стрелков при 10 пулеметах.
Ростовский латышский рабочий отряд (вначале — дружина) — сформирован в Ростове-на-Дону после взятия города 3-им Курляндским латышским стрелковым полком в феврале 1918 г.
1-ый Белогоевский латышский революционный отряд — сформирован в Новгородской губернии летом 1918 г. Отряд имел конный и пулеметный взводы.
Омский латышский рабочий отряд — сформирован весной 1918 г. в Омске старым подпольщиком-коммунистом А. Нейбутом.
Владивостокский латышский отряд — сформирован летом 1918 г. во Владивостоке латышским коммунистом Августом Берзиным.
1-ый Латышский Революционный полк — сформирован в июне 1918 г. Кадром полка послужил Симбирский латышский отряд, к которому примкнули бежавшие в Симбирск остатки разгромленных Народной армией и чехословацкими легионерами латышских частей. Командир полка — Я. Звирбулис.
Пензенский латышский кавалерийский эскадрон и Латышский батальон Пензенской губернской Ч. К. — сформированы осенью 1918 г. в Пензе.
1-ый и 2-ой Латышские эскадроны — сформированы весной 1918 г. в Петрограде.
Латышская особая рота — сформирована на станции Дно весной 1918 г.
Воронежский латышский красногвардейский отряд — сформирован в 1918 г. в Воронеже.
Латышский отряд харьковских красногвардейцев — сформирован в январе 1918 г. в Харькове. Насчитывал 400 красногвардейцев. В июне того же года переведен в Астрахань.

В общем, подобные латышские красные отряды были почти во всех больших городах России, в том числе и в дальневосточных городах, но некоторые из них числились в красноармейских полках в виде отдельных национальных рот и, следовательно, не имели собственных названий. Численность красных латышских отрядов колебалась от 100 до 1000 стрелков или особистов. При наступлении Белой армии, приняв или не приняв участия в боях, они бежали, чтобы включиться в латышские стрелковые полки или шли служить охранниками и следователями в Чека.

Точного количества стрелков, не входивших в Латдивизию (многие включились в нее позднее) выяснить невозможно, а только приблизительно:

6 полков, на круг по 1000 стрелков в полку — 6.000
2 батальона (количество известно) — 1.500
14 отрядов и эскадронов, по 300 на каждый — 4.200
Итого:                                                                     11.700 стрелков и особистов

Следовательно, помимо Латдивизии, за советскую власть воевало еще 11.000 — 12.000 красных латышей. Если эта цифра может показаться завышенной, то сошлемся на то, что в нее не включены мелкие охранные отряды и команды (30—40 стрелков) при разных губернских Чека и латышские безымянные роты, а также значительное число латышских командиров и комиссаров, находившихся в русских красноармейских полках.

+ + +

После вторжения в Латвию Латышской дивизии и других красноармейских частей, в начале 1919 г. Вациетис приступил к организации Советской Латышской армии, в которую вошли вместе со старыми советскими латышскими частями, частью из добровольцев, частью по мобилизации, следующие латышские части:

Латгальский советский полк — сформирован в декабре 1918 г. в г. Режица. Позднее, когда была сформирована 2-ая советская латышская дивизия, вошел в нее, как 15-ый латышский стрелковый полк.
11-ый латышский стрелковый полк — сформирован в январе 1919 г. в Риге.
16-ый латышский стрелковый полк — сформирован весной 1919 г. в Виндаве.
18-ый латышский стрелковый полк — сформирован в январе 1919 г. в Лифляндии.
3-ый латышский особый кавалерийский дивизион — сформирован в январе 1919 г. в Двинске. В него вошли Пензенский и Арзамасский латышские эскадроны.
Рижский коммунистический особый батальон — организован 28 марта 1919 г. в Риге. Командир батальона Б. Казак занимался со своими особистами главным образом расстрелами “контры”. После бегства из Латвии влился в 5-ый латышский стрелковый полк.
Вольмарский добровольческий батальон — сформирован 4 февраля 1919 г. в Вольмаре. В него вошли Руенский и Мазсальский красные партизанские отряды.
Латышский особого назначения при XV армии полк — сформирован в Великих Луках в июне 1919 г. из бежавших из Латвии латышских коммунистов и милиционеров. Командир полка — Я. Бейка, прозванный за свою жестокость — Черный Бейка. Полк воевал против эстонцев, литовцев, поляков и русских белогвардейцев (в Псковской губ.).

К июню 1919 г. в Советской Латышской армии числилось 45.317 человек, но в Латышской армии было и три русских красноармейских полка — около 5.000 бойцов. Следовательно красных латышей — около 40.000. Но не все советские латышские части вошли в Советскую Латышскую армию, некоторые части (например 5-ый Земгальский полк, который воевал в Псковской губернии и под Петроградом), в нее не вошли.

СТРЕЛКИ НАВОДЯТ ПОРЯДОК

Как только Ленин захватил власть, то стал проводить политический террор и в таком размере, что ни один человек не был уверен, что его не арестуют и не посадят в тюрьму. Как ночные бандиты, с наступлением темноты чекисты и красногвардейцы, врываясь в квартиры, производили обыски, забирали ценные вещи и уводили людей в тюрьмы и чекистские застенки, где происходили состязания в избиениях “контры”, применялись средневековые пытки.

Вскоре не только контрреволюционеры, но и сотрудничающие с большевиками социал-революционеры и анархисты, увидели, что вместо вестников свободы, за счет которых оперировал Ленин со своей партией, он принес России мрак, полуголодное существование и ужас человеконенавистнической марксистской идеологии. В деревнях хозяйничали продотряды, реквизируя у крестьян без всякой уплаты хлеб, скот и т. д.

Недовольство большевиками приняло еще большие размеры к весне 1918 г., когда недохватка продовольствия стала ощущаться особенно остро, и вскоре словесные и письменные протесты перешли в вооруженные выступления и восстания и в деревнях, и в городах, в том числе в Петрограде и Москве. Многие из этих выступлений и восстаний подавлялись не столько русскими большевиками, сколько, главным образом, чужой силой: красными латышскими стрелками, венгерскими и австрийскими интернационалистами и китайскими наемниками. Поскольку наша тема — латышские стрелки, то мы остановимся на их действиях.

В 1918 г. довольно активно против большевиков выступали анархисты, считая себя обойденными как борцы за революцию. Однако анархисты были плохо организованы, что соответствует их идеологии, а их боевые отряды были малочисленны и вооружены только легким оружием. Они, конечно, не могли противостоять опытным в боях и дисциплинированным латышским стрелкам.

11—12 апреля 1918 г. стрелки 6-го Тукумского полка ликвидировали вооруженное выступление анархистов в Петрограде; и в то же самое время стрелки 2-го Рижского полка вместе с чекистами разгромили штаб анархистов в Москве. Не успевших скрыться анархистов рассадили по тюрьмам или расстреляли. В общем, в первой половине 1918 г. латышские стрелки подавили около двадцати вооруженных выступлений и восстаний, поднятых анархистами, эсерами, крестьянами, офицерскими организациями, Союзом Защиты Родины и Свободы и т. д. Об этих ликвидациях и подавлениях можно прочитать в Латышской Малой Энциклопедии[16]:

“В 1918 г. латышские стрелки приняли участие в подавлении контрреволюционных заговоров и мятежей в Калуге, Саратове, Нижнем Новгороде, Новгороде, Осташкове, Старой Руссе и в других городах и местечках Калужской, Московской, Пензенской, Тамбовской и Саратовской губерний. 6—7 июля 1918 г. решающее значение в подавлении лево-эсеровского мятежа в Москве имели латышские стрелки. Кроме того, они приняли участие в ликвидации антисоветских восстаний в Ярославле, Рыбинске, Муроме и в других городах...”

Прибыв в марте в Бологое, 5-ый Земгальский латышский полк нес здесь гарнизонную службу: в частности, он контролировал поезда, идущие из Петрограда в Москву, вылавливал и арестовывал “контру”. В начале апреля командир полка А. Рамерс получил известие, что в Осташковском уезде (Тверской губ.) вооруженный крестьянский отряд, арестовав советскую администрацию и коммунистов, провозгласил Осташковский уезд независимой от советского правительства “народной республикой”. Восставшие были, главным образом, вернувшиеся с войны солдаты, вооруженные привезенными с фронта винтовками и ручными гранатами. Было у них и несколько пулеметов.

Для наказания неразумных мужичков был направлен 1-ый батальон и пулеметная команда 5-го Земгальского латышского полка. Стрелки высадились из эшелона в 14 км от Осташкова. Вскоре с северного фронта сюда прибыл в помощь стрелкам советский конный полк. Разведчики донесли командиру Рамерсу, что главный отряд и штаб восставших находятся на станции Осташкове. Ранним утром батальон подошел к станции и стрелки под прикрытием пулеметного огня цепями пошли в наступление. Повстанцы успешно отстреливались ружейным и пулеметным огнем, но незаметно зашедший во фланг конный полк бросился в атаку, внеся смятение в их ряды. Бросившиеся в штыки стрелки закончили бой. Только немногим повстанцам удалось скрыться в ближайшем лесу. В городе стрелкам уже никто не сопротивлялся. Около трех недель стрелки занимались ликвидацией небольших групп повстанцев в лесах и деревнях, пока 5-ый Земгальский полк не получил приказ отправиться на восточный фронт, в район Казани.

А в то же самое время, когда стрелки 5-го Земгальского полка разгоняли крестьянских повстанцев в Осташковском уезде, другие красные латыши наводили советский порядок в Саратове. В начале апреля из Екатеринослава в Саратов прибыл латышский красногвардейский отряд, который вынужден был покинуть Украину при приближении германской оккупационной армии. В Саратове к отряду примкнули находящиеся здесь латышские рабочие и другие эвакуированные латыши и образовали Саратовский особого назначения латышский полк. В городе двоевластие — большевиков и анархистов с эсерами. Существовала и тайная офицерская организация “Союз фронтовиков”. Латышские особисты решили такому двоевластию положить конец. Они начали изгонять из городских учреждений эсеров и анархистов, а по ночам производили аресты неблагонадежных и обыски в зажиточных домах, не забывая конфисковать ценные вещи.

Такая конкуренция анархистам, которые имели сильный боевой отряд, пришлась не по душе. 18 мая они с наганами и ручными гранатами в руках разогнали большевистские Советы, выгнали коммунистов из учреждений и объявили, что все советские постановления, и вообще какие бы то ни были законы, отменяются — на то и анархия. Эсеры и население их поддержали — лучше никаких законов, чем советские. Латышские особисты не решились вступить в бой и осторожно отступили за город, но командир полка Озолин немедленно связался по телефону с Москвой и сообщил о захвате Саратова бандой анархистов и эсеров, прося прислать в помощь воинские части.

В тот же день был послан карательный Московский латышский боевой отряд и батальон с пулеметной командой 2-го Рижского латышского стрелкового полка; а из Пензы — Интернациональный латышский-русский-чешский отряд. 19 мая, соединившись ночью вблизи Саратова, стрелки на заре ворвались в город, сметая все на своем пути. Анархисты и эсеры забросали стрелков гранатами из окон домов. К ним присоединились офицеры из “Союза фронтовиков”. Завязались уличные бои, но сопротивление их было сломлено в течение дня. Начались, как обычно, аресты и расстрелы по одному подозрению в симпатиях к бунтовщикам. А пока стрелки наводили порядок в городе, в деревнях Саратовской губернии начались крестьянские восстания. На усмирение непокорных мужиков отправился Саратовский особого назначения латышский полк. Для несения гарнизонной службы в Саратове, был оставлен батальон Рижского латышского стрелкового полка и интернациональный отряд. 1-ый Московский латышский боевой отряд был послан в соседнюю Пензу для усиления тамошнего гарнизона.

23 июня в Петрограде пытались было поднять восстание юнкера и студенты. Не получив поддержки населения, восстание было быстро ликвидировано прибывшим с Финляндского фронта 7-ым Бауским латышским стрелковым полком, который воевал с белофиннами с 13 апреля 1918 г.

ГОТОВЯТ БОЛЬШЕВИКАМ СМЕРТЕЛЬНЫЙ УДАР

Ликвидация антисоветских выступлений и сравнительно небольших крестьянских восстаний не обескуражила противников большевиков. Слухи о победах Белой армии на Юге России и выступление против большевиков Чехословацкого корпуса, а на Урале казаков атамана Дутова, укрепляли уверенность, что советская власть долго не продержится. К началу лета 1918 г. в городах центральной России, в том числе и в столице — Москве, антисоветские тайные организации начали готовить большевикам смертельный удар. Бывший террорист, а во время Временного правительства военный министр, Борис Савинков создал боевую организацию Союз Защиты Родины и Свободы, цель которой была, организовать боевые офицерские отряды, с помощью которых поднять одновременно восстания во многих городах, свергнуть советское правительство и, аннулировав заключенный Лениным с кайзеровской Германией Брест-Литовский мир, возобновить с нею войну и изгнать германские войска из отданной под германскую оккупацию российской территории.

К тому времени офицерские тайные организации насчитывали около 5000 офицеров и юнкеров. В одной Москве было 12 таких офицерских организаций, причем некоторые действовали под видом анархистов. Как пишет генерал К. Гоппер (бывший командир 1-ой Латышской стрелковой бригады) в своих воспоминаниях “Четыре катастрофы”[17]:

“Такому положению очень содействовали клубы анархистов, которых большевики хотя и не любили, но не преследовали. Не помню, кто подал мысль воспользоваться этой идеей, но она была одобрена, и к началу апреля у нас было около 60—70 человек, размещенных под видом анархистов. Это очень облегчало дело организации...”

Союз Защиты Родины и Свободы действовал под строжайшей конспирацией. Чтобы не подвергать всю организацию опасности в случае предательства чекистских провокаторов, она была разбита на сотни и десятки. Рядовые десятки знали только своих десятников, да и то иногда под чужим именем. Десятники непосредственно были связаны только с сотниками, а те, в свою очередь, подчинялись главным руководителям, настоящего имени которых тоже часто не знали, знали лишь условную кличку. Эта цепь не могла быть уничтоженной, если даже одно звено — десятка или сотня — попадало в руки чекистов.

Довольно сильным звеном была группа латышских офицеров, которые, не желая служить большевикам, после Октябрьской революции покинули свои части или были изгнаны из них. В оккупированную германскими войсками Латвию они не могли вернуться и, очутившись в Москве, объединились в национальную латышскую группу, насчитывавшую около 60 офицеров. Возглавил ее бывший командир 1-го Усть-Двинского латышского стрелкового полка, кавалер ордена Св. Георгия, полковник Ф. Бриедис. Его помощниками были соратники по латышским бригадам — полковники Гоппер, Болштейнс, Поммерс, капитан Рубис и штабс-капитан Пинка. Полковник Бриедис находился в контакте с главнокомандующим Белой армии ген. Алексеевым, с которым был хорошо знаком по войне с Германией.

Положение в Москве осложнялось тем, что здесь были сосредоточены верные Ленину латышские стрелковые полки. Охрана Кремля была поручена 9-му латышскому стрелковому полку; стрелки 2-го Рижского полка несли охрану Верховного Военного Совета, разных комиссариатов и иностранных посольств; охрану Чрезвычайной Комиссии нес 1-ый Усть-Двинский латышский стрелковый полк. Профессор С. Пушкарев писал[18]:

“В донесении германского посла в Москве имперскому канцлеру, граф Мирбах сообщает 30 апреля 1918 г.: “Власть большевиков в Москве поддерживается главным образом латышскими батальонами и большим количеством автомобилей, реквизированных правительством, которые постоянно носятся по городу и могут доставить солдат в опасные места, если нужно (док. — 124) “.

Преследуя почти одну и ту же цель, что и русские офицерские организации, офицеры латышской национальной группы пытались было перетянуть своих бывших подчиненных — стрелков — на свою сторону и повели среди них агитацию: не защищать Ленина с его коммунистической бандой, не слушать своих комиссаров, не вмешиваться в русские внутренние дела, а прежде всего подумать о своей родине — Латвии, которую Ленин отдал немцам, и которая нуждается в их помощи для избавления от векового врага латышей — германских империалистов. Но патриотически настроенные латышские офицеры старались напрасно — стрелки оставались верными Ленину... делу мировой революции. За антисоветскую агитацию в латышских полках были схвачены и погибли в чекистских застенках поручик Пуппа и поручик Рубис. Оставаться в Москве дольше латышской группе было опасно. Полковник Гоппер уехал в Ярославль, полковник Бриедис — в Рыбинск, другие латышские офицеры — кто куда. Позднее, уже после подавления Ярославского восстания, полковник Бриедис был опознан стрелками в Москве, арестован и расстрелян как контрреволюционер в ночь на 28 августа.

Но свергнуть Ленина с его коммунистической партией и захватить власть готовились и вожаки партии левых социал-революционеров или, как они коротко назывались — эсеры. Левые эсеры помогли Ленину захватить власть и тесно сотрудничали с большевиками, несмотря на некоторые идеологические расхождения. Однако, когда советское правительство переехало в Москву, то левые эсеровские вожаки — Прошьян, Александрович, Саблин, Спиридонова и другие — почувствовали, что Ленин и его большевистское окружение их терпят лишь до поры до времени и всяческими путями пытаются их вытеснить из советской администрации. Считая себя обойденными и обманутыми Лениным и его окружением, эсеры затаили обиду. Кроме того, их возмутило заключение Лениным с империалистической кайзеровской Германией “похабного” Брест-Литовского мира, который Троцкий с Иоффе подписали, несмотря на их протесты. Еще в начале июня на одном тайном заседании в доме Морозова в Трехсвятительском переулке, где находился штаб партии левых эсеров, было решено захватить власть вооруженным выступлением, арестовать, коммунистическую головку вместе с Лениным и Троцким, аннулировать Брест-Литовский мир и возобновить войну с германскими империалистами.

Левые эсеры имели довольно много сторонников в Красной армии и не без основания надеялись на поддержку московского гарнизона или, во всяком случае, на нейтралитет красноармейских полков. Соблюдая тонкую конспирацию эсеры повели интенсивную пропаганду против Ленина и Троцкого, как предателей российских рабочих и крестьян, отдавших их на оккупированной германскими войсками российской территории в кабалу немецким империалистам.

Чекистам удалось обнаружить нити заговора против Ленина, но они обрывались, не доводя до конца. Дзержинский неоднократно доносил Ленину, что эсеры имеют много сторонников в частях московского гарнизона, и потому, в случае их вооруженного выступления, — а то, что эсеры к нему готовятся есть тоже сведения — на лояльность красноармейцев положиться нельзя.

Ленин принял это во внимание и дал приказ командиру Латышской дивизии Вациетису сосредоточить латышские стрелковые полки в Москве. Несмотря на то, что на Северном Кавказе и на Дону велись упорные бои с белогвардейцами и донскими казаками, с Южного фронта в Москву в спешном порядке были переброшены 3-ий Курляндский латышский стрелковый и Латышский конный полки. Таким образом, к началу восстания в Москве находилось 5 латышских полков, 2 артиллерийских дивизиона и инженерный батальон. Правда, некоторые полки не имели полного состава, так как некоторые их подразделения несли гарнизонную службу в других городах.

Когда был назначен 5-ый Съезд Советов в Москве, то партия левых эсеров пыталась было назначить для охраны Съезда эсеровскую рабочую дружину, однако председатель ВЦИКа Яков Свердлов настоял, чтобы охрана была поручена латышским стрелкам как более дисциплинированным и лучше обмундированным, чем разношерстные эсеровские дружинники, не имеющие определенной военной формы. Конечно, это была отговорка, главное же, что большевики на латышских стрелков могли всецело положиться.

Восстание эсеры запланировали на 6 июля. Уже третий день в Большом Театре заседал 5-ый Съезд Советов. 6 июля заседание началось в бурной обстановке. Когда на сцену поднялся Свердлов и, брызжа чахоточной слюной, начал яростно доказывать, что необходимо поддерживать мир с Германией, то эсеровские делегаты, поскакав с мест, начали выкрикивать: —Долой диктатуру Ленина! Долой похабный Брест-Литовский мир! Долой лакеев графа Мирбаха!..

Ленин прохаживался вдоль сцены и похихикивал в кулак, как будто бы все это его не касается. Не дожидаясь закрытия Съезда, эсеры с шумом демонстративно покинули зал.

После короткого перерыва, около 12 часов дня Свердлов опять поднялся на сцену и, попросив присутствующих ярославских делегатов подняться на сцену, сообщил им, что Ярославль захвачен восставшими белогвардейцами. По его распоряжению, ярославские делегаты выехали в район Ярославля с группой войск: 2-ым Московским советским полком, 3-им Венгерским Интернациональным полком, под командованием Лайона Гавра, и отрядом московских коммунаров Придатченко. Группу войск возглавили старые коммунисты — К. Бабич, Янис Берзиньш и Симанис Бергис.

По причине резких политических разногласий, у офицерских организаций не было контактов с левыми эсерами, и, скорее всего, поднятые офицерскими организациями при посредничестве Бориса Савинкова восстания в Ярославле и Рыбинске не были запланированы одновременно с поднятием эсерами восстания в Москве. Но не исключено, что эсеровские вожаки Прошьян и Александрович какими-то путями узнали о готовящемся восстании в Ярославле и потому назначили свое вооруженное выступление одновременно с восстанием в Ярославле — утром 6 июля, но потом отложили его на поздний вечер. Дело в том, что Александрович узнал, что на вечер 6 июля выпадает большой латышский традиционный праздник — Яню Диена (Иванов день). В этот вечер, по древнему обычаю еще с языческих времен, латыши отправляются на лоно природы, где разжигают костры, вокруг которых поют песни и выпивают колоссальное количество крепчайшего самодельного пива. Александрович с Прошьяном подсчитали, что когда латышские стрелки отправятся вечером за город и там перепьются, то Ленина с его коммунистической головкой защищать будет некому. Они знали отлично, что единственно на кого могут положиться Ленин с Троцким — это латышские стрелки. Еще за несколько недель до восстания эсеровские вожаки пытались лишить Ленина его верной лейб-гвардии, о чем свидетельствует сам Вациетис в своей статье “Мятеж левых эсеров в июле 1918 г.”, опубликованной на латышском языке[19]:

“Вопрос о том, был ли мятеж левых эсеров неожиданностью для большевиков, окончательно не выяснен еще и сегодня. Но мы, конечно, предчувствовали, что в Москве готовится что-то недоброе.

Недели за три до мятежа я заметил, что какая-то могущественная рука старается очистить Москву от латышских стрелков, так как последних стали посылать в различные провинциальные города якобы для оказания поддержки Советской власти.

Ордера по отсылке латышских частей присылались на мое имя и исходили от помощника председателя Чрезвычайной комиссии Александровича. Дней за десять до мятежа я получил от Александровича приказ немедленно послать один батальон 1-го полка в Нижний Новгород в распоряжение исполкома. Я выполнил это распоряжение, но вскоре получил сообщение, что исполком в Нижнем весьма удивлен прибытием латышских стрелков, так как Советская власть там упрочена и никто не просил присылать латышских стрелков. Аналогичное сообщение я получил от командира посланного таким же образом на юг батальона 2-го полка.

Александрович хотел выслать из Москвы и меня, ибо без моего ведения занес меня в список работников штаба Муравьева. Штаб Муравьева 16 июня должен был выехать на Восточный фронт. Я протестовал, и мне удалось остаться на своем месте в качестве начальника Латышской дивизии (...).

Позднее оказалось, что мои подозрения возникли как раз вовремя: помощник председателя Чрезвычайной комиссии Александрович, возглавлявший заговор левых эсеров, понемногу высылал латышских стрелков из Москвы, чтобы в момент мятежа у большевиков не было надежных воинских частей...”

Итак, раз не удалось избавиться от латышских стрелков их отправкой в другие города, то Александрович решил воспользоваться их выездом за город на празднование Иванова дня. Как следует из воззвания партии эсеров, по их заданию, Блюмкиным и Андреевым в 3 часа дня был убит в германском посольстве посол, граф Мирбах. Подъехав на автомобиле к посольству в Денежном переулке, Блюмкин и Андреев предъявили охраннику удостоверение за подписью Дзержинского и попросили приема посла по неотложным делам. Посетители были проведены в салон и представились Мирбаху как уполномоченные Дзержинского. При приеме присутствовали советник посольства д-р Рицлер и адъютант посла Мюллер.

О том, как было произведено убийство, обстоятельно рассказал адъютант Мирбаха лейтенант Мюллер в своем описании покушения[20] (приводится с сокращениями):

“ (...) Д-р Рицлер покинул приемную и вернулся в сопровождении посла. Блюмкин вынул из своего портфеля большое количество подлинных документов и объяснил, что он должен поговорить по поводу дела некого графа Роберта Мирбаха, лично графу незнакомого члена отдельной, венгерской ветви его семьи. Этот Роберт Мирбах будто бы замешан в каком-то шпионаже. Разговор, касающийся этого дела, продолжался около пяти минут (...) Когда д-р Рицлер предложил графу Мирбаху прекратить переговоры и дать письменный ответ через комиссара Карахана, — второй посетитель сказал, что мы, по-видимому, хотим узнать, какие меры будут приняты со стороны Трибунала по делу графа Роберта Мирбаха, на каковой вопрос граф Мирбах ответил утвердительно.

Со словами ,,это я вам сейчас покажу” стоящий за большим столом Блюмкин опустил руку в портфель, выхватил револьвер и выстрелил через стол справа в графа, а потом в меня и д-ра Рицлера. Мы были так поражены, что остались сидеть в своих глубоких креслах.

Граф Мирбах вскочил и бросился в зал, причем его взял на прицел другой спутник; второй направленный в меня выстрел я парировал тем, что внезапно нагнулся. Спустя один момент последовал взрыв первой бомбы... Оглушительный грохот раздался вследствие падения штукатурки стен и осколков стекол. После нескольких секунд мы бросились в зал, где граф Мирбах, обливаясь кровью из головной раны, лежал на полу. Оказалось, что злоумышленники тем временем выскочили в окно в ранее заготовленный и находящийся в движении автомобиль.
Мюллер
Лейтенант запаса, прикомандированный в качестве военного атташе при немецком дипломатическом корпусе в Москве. (Перевод)”.

СРАЖЕНИЕ ЗА МОСКВУ

Как только Ленину донесли об убийстве Мирбаха, он сразу обвинил партию левых эсеров в организации покушения и отдал приказ арестовать эсеровских вожаков. Покушению Ленин придавал настолько большое значение, что поручил вести следствие известному латышскому коммунисту, народному комиссару юстиции Петерису Стучке. Узнав о ленинских распоряжениях и учитывая, что большевики не замедлят принять против эсеров репрессивные меры, в эсеровском штабе на срочном совещании было решено выступить немедленно, то есть 3—4 часами раньше, чем было запланировано.

Уже к 6 часам вечера по московским улицам понеслись переполненные эсеровскими дружинниками грузовики и броневые машины. На подножках автомобилей, в боевых позах с перекрещенными на груди пулеметными лентами, распластались матросы из отряда Попова. Не поспевая за автомобилями, загрохотали по мостовым упряжки с орудиями. Прогремели первые тревожные выстрелы. Ошарашенные прохожие бросились в подворотни, улицы опустели, трамваи остановились.

По всей Москве разбрасывалось наскоро отпечатанное воззвание партии левых социал-революционеров[21]:

Всего эсеровские повстанцы насчитывали в своих боевых дружинах около 2500 бойцов при 8 орудиях, 4 броневых машин и 64 пулеметах. Выскакивая из грузовиков, эсеры с револьверами и гранатами в руках, врывались в советские учреждения в районе Мясницкой и Лубянской улиц и, обезоружив растерявшуюся охрану, брали ее под свой контроль. К наступлению сумерек были захвачены Главный Почтамт, Телеграфная станция и здание Чрезвычайной Комиссии, в котором в это время находились председатель Московского Совета Смидович, только что прибывший из германского посольства, обер-чекист Дзержинский и его главный помощник чекист Лацис. Их заперли в подвальные камеры, которые Дзержинский оборудовал для своих жертв.

Отданный Троцким приказ по московскому гарнизону[21a] выступить против восставших, был выполнен только одним Комендантским полком и Школой военных курсантов. Остальные красноармейские части отказались оставить казармы и объявили нейтралитет.

Вскоре в Кремле было получено тревожное известие, что Комендантский полк, посланный в захваченный эсерами район, позорно бежал от бросившегося на него в штыки матросского отряда Попова, и что расположенный в Покровских казармах полк Венглинского примкнул к восставшим. Положение большевиков ухудшалось с каждым часом. Ленин дал приказ о назначении Я. Вациетиса командующим всеми войсками, находящимися в Москве. Ему было поручено составить план защиты Кремля и ликвидации восстания в кратчайший срок. Передавая приказ Ленина, коммунистический вожак Муралов сказал:

— Товарищ Вациетис, Владимир Ильич просил передать вам, что вся его надежда на ваши стрелковые полки.

Облачное небо способствовало преждевременному наступлению темноты, и эсеровские руководители почему-то не решились броситься на приступ Кремля в темноте. Это была роковая ошибка — момент был упущен. В этот вечер большевики не имели в районе Кремля верных латышских частей. Только один 9-ый Латышский полк охранял Кремль. Другие латышские полки были разбросаны по московским окраинам: 1-ый Усть-Двинский полк был расположен на Девичьем поле; 2-ой Рижский полк находился на Ходынском поле; части 3-го Курляндского и 4-го Лифляндского полков — в Замоскво-речьи; Латышский конный полк стоял лагерем в 40 км от Москвы — в Павловом Посаде. Вместо того, чтобы с налета захватить Кремль со всей находящейся в нем коммунистической головкой, эсеры начали возводить вокруг захваченных ими кварталов баррикады и проволочные заграждения.

Нерешительность эсеровских вожаков полностью использовал новый командующий Вациетис. После короткого совещания в штабе Латышской дивизии, командиры латышских полков приступили к концентрации под покровом ночи своих частей вблизи Кремля, у Храма Христа Спасителя, на Арбатской и Страстной площадях. Из Павлова Посада на рысях мчался Латышский конный полк.

Сведения о силах восставших были неполными и Вациетис всю ночь посылал разведчиков в тыл противника. В течение ночи никаких стычек не произошло, только иногда кое-где раздавались одиночные выстрелы. К наступлению утра 7 июля латышские стрелки и красные курсанты заняли позиции вблизи эсеровских баррикад. Сюда же перенесен оперативный штаб Лат дивизии.

С рассветом москвичи проснулись от орудийной канонады — это Александрович дал приказ начать обстрел Кремля. Битва за древнюю столицу началась. В это утро город закутал на редкость густой туман; в районах реки Яузы и Москва-реки ничего не было видно за двадцать шагов. Это смутило повстанцев и они все еще медлили с наступлением. Вскоре Латышская тяжелая батарея открыла из своих шестидюймовых орудий огонь по эсеровским позициям.

Туман понемногу рассеялся и теперь Вациетис бросил своих стрелков на штурм эсеровских позиций. Батальон 1-го Усть-Двинского полка с пулеметной командой и красные курсанты артиллерийского училища с двумя орудиями наступали с Варварки по Велико-Ивановской улице; 2-ой Рижский полк наступал с Арбатской площади; два батальона 3-го Курляндского полка двинулись с Таганки на мост через Яузу; командир 9-го Латышского полка Озолс послал часть своих стрелков в сторону Ильинки. В резерве на Девичьем поле находился латышский инженерный батальон и Латышский артиллерийский дивизион.

По всему фронту забили пулеметы, с визгом и грохотом понеслись броневые машины. Установив максимы и льюисы на балконах и крышах, черноморские матросы поливали свинцовым дождем наступающих. Латышские стрелки, петляя, короткими перебежками приблизились к баррикадам, но здесь, неся большие потери от пулеметного огня, им пришлось залечь. Увидев, что лобовой атакой прорвать баррикады не так-то просто, стрелки стали задворками проникать в тыл противника. Бой велся не только на улицах, но и на лестницах и крышах, куда бросились стрелки, чтобы выбить матросов с их пулеметами. Каждый коридор, каждая лестница брались с боя.

Командиру Латышского артиллерийского дивизиона Э. Берзину Вациетис дал приказ сокрушить цитадель эсеров в доме Морозова. Прямой наводкой граната попала в окно зала, где в это время происходило совещание руководителей восстания. От страшного разрыва задрожал дом, обвалились рамы и на совещающихся посыпались стекла и обломки кирпича. Растерявшиеся эсеры выскочили на улицу и, спасаясь от взрывов снарядов и свистящих пуль, разбежались кто куда.

В тыл повстанцам Вациетис бросил резервы. Подоспевший из Павлова Посада Латышский конный полк и Латышский Образцовый полк прорвали эсеровские баррикады. Разбитые эсеровские дружинники бежали к Курскому вокзалу. Стрелки 1-го Усть-Двинского латышского полка взяли приступом здание Чрезвычайной Комиссии и освободили запертых в погребе Дзержинского, Лациса и Смидовича. Вскоре весь район был занят латышскими стрелками. Сражение за Москву закончилось. Поспешно убирались трупы и раненые. Сколько было убитых — осталось невыясненным, ибо большевики не сообщили ни о своих потерях, ни о потерях противника. Однако Вациетис в своей статье “Мятеж левых эсеров в июле 1918 г.” отмечает:

“В более тяжелом положении находились 1-ый Латышский стрелковый и Образцовый полки, которым пришлось действовать в узких переулках под прицельным огнем неприятеля. Войска эсеров разместились в окопах, за баррикадами, на крышах и балконах. Оба упомянутых полка понесли значительные потери (...) 1-ый Латышский стрелковый полк попал под пулеметный огонь и понес значительные потери”.

Но если потери латышских стрелков исчерпываются убитыми в уличных боях, то жертвы повстанцев — не только павшими в сражении. Ленин немедленно передал телефонограмму Московскому Совету:

“Передать всем волостным и уездным Совдепам Московской губернии.
Разбитые банды восставших против советской власти левых эсеров разбегаются по окрестностям. Убегают вожди всей авантюры. Принять все меры к поимке и задержанию дерзнувших восстать против советской власти. Задерживать все автомобили. Везде опустить шлагбаумы на шоссе. Возле них сосредоточить вооруженные отряды. Есть сведения, что один броневик, который был у восставших, бежал за город. Принять меры к задержанию броневика.

Написано 7 июля 1918 г.
Председатель Совнаркома Ленин”

Весь июль по Москве и ее окрестностям шли аресты. Тысячи людей были схвачены по подозрению, по наговору. Беспрерывно, днем и ночью, со скрежетом открывались железные ворота Бутырской тюрьмы. Эсеровские вожаки — А. Александрович, Б. Камков, Б. Саблин и другие были расстреляны без суда.

Трудно представить с исчерпывающей полнотой, что произошло бы в России, если бы Москву захватили хотя и революционные, но антикоммунистические силы. Но если принять во внимание, что к этому времени на всех окраинах России образовались антисоветские фронты и были подняты восстания в Ярославле и других городах, то вряд ли большевики удержались бы у власти. Как бы там ни было, попытка сбросить в Москве советскую власть, была ликвидирована чужой силой. Об этом свидетельствует уже упомянутый латышский публицист Я. Пориетис в своей книге “Легендарные пути стрелков”[22]:

“В ликвидации эсеровского восстания самыми активными были 1-ый и 2-ой латышские полки с артиллерийским дивизионом. Другие латышские части несли охранную службу. Все эти латышские стрелковые полки и латышская артиллерия была той реальной силой, которая ликвидировала восстание. В ликвидации подобных антибольшевистских восстаний латышские полки принимали участие также в других городах России: 3-ий полк — в Калуге; 5-ый полк в Бологое; 6-ой полк— в Петрограде; 7-ой полк — в Старой Руссе; 8-ой полк — Вологде и Ярославле и т. д.”.

Заслуга подавителя восстания Я. Вациетиса была оценена Лениным. Через несколько дней, 12 июля, он назначается главнокомандующим Восточного фронта.

ЯРОСЛАВСКОЕ ВОССТАНИЕ

В Москве восставшие эсеры смогли продержаться неполных два дня. Поднятое офицерской организацией восстание в Ярославле ночью на 6 июля, было поддержано всем населением города и сопровождалось исключительным героизмом и упорством восставших. Только на шестнадцатый день непрекращающихся боев на подступах к объятому пламенем городу оно было подавлено во много раз превосходящими силами большевистских войск.

По создавшемуся после революции политическому положению, Ярославль, расположенный на Волжской водной магистрали с узлом железных дорог, был исключительно важным городом. Здесь был центр советского военного округа, интендантство, артиллерийские склады; Ярославская пристань была крупным перевалочным пунктом для грузов, отправляющихся с Нижнего Поволжья в Петроград. Все это определило намерение офицерской организации захватить город.

В середине июня, из разных мест и разными путями, в Ярославль стали прибывать маленькими группами переодетые рабочими и крестьянами офицеры. Здесь уже находился полковник Гоппер, а в конце июня прибыл назначенный командующим Ярославским отрядом и руководителем восстания полковник Перхуров. 2 июля в Ярославль прибыл Борис Савинков и на совещании штаба был разработан план захвата города в ночь на 6 июля. Кроме прибывших офицеров, у Перхурова было много офицеров, находящихся на службе у красного командования в инженерных, артиллерийских и интендантских складах, так как большевикам их заменить было некем. В заговоре участвовала и вся команда авто-отряда с двумя броневиками под командой поручика Супонина. Советский гарнизон в Ярославле состоял из одного полка, который вряд ли оказал бы сопротивление восставшим, так как в нем было много командиров и бойцов, явно настроенных против большевиков. Надежными и стойкими красными частями были: отряд венгерских интернационалистов и особый коммунистический отряд в 200 штыков.

До конца июня заговорщикам удалось сохранить конспирацию и только за неделю до восстания, прибывший в Ярославль политический комиссар латышских стрелков Семен Нахимсон, назначенный председателем Военного Штаба Северного фронта, пронюхал о подготовке восстания и затребовал от народного комиссара по военным делам срочной посылки в Ярославль верных частей. 2 июля со станции Бологое направился 8-ой Вольмарский латышский стрелковый полк. Однако полк прибыл в Ярославль с запозданием, уже после того, как город был в руках белогвардейцев, так как железная дорога в районе Рыбинска была повреждена организаторами восстания в Рыбинске во многих местах.

Как позднее выяснилось, Нахимсон отдал приказ об аресте полковника Перхурова, полковника Гоппера, полковника Масло и многих офицеров, находящихся на советской службе, но аресты были отсрочены на день-другой, так как чекисты хотели одновременно захватить и Б. Савинкова, но не знали его местонахождения.

В час ночи, как было запланировано, заговорщики собрались на Леонтьевском кладбище. Здесь Перхуров разделил людей на два отряда. Один отряд проник в расположение оружейных складов и захватил его, не встретив сопротивления. Другой отряд подошел незаметно к дому губернатора, где происходило совещание комиссаров. Офицеры ворвались в зал, где собрались комиссары, так внезапно, что те не успели выхватить своих маузеров и были арестованы. По улицам уже патрулировали броневики и автомобили с пулеметами из автороты поручика Супонина. После короткого боя был уничтожен коммунистический отряд и заняты все советские учреждения. В гостинице “Бристоль” был схвачен Семен Нахимсон и тут же на месте убит.

К утру вокзал, железнодорожный мост и пристань на Волге были заняты белогвардейцами. На многих домах взвились трехцветные русские флаги. В городе воцарилось праздничное настроение. На улицах ярославцы обнимались и поздравляли друг друга с избавлением от большевистского ига. Как на Пасху зазвонили во всех церквах колокола. Полковник Перхуров провозгласил отмену всех советских законов. На стенах расклеены воззвания:

“Российские граждане! Советская власть в Ярославской губернии свергнута во имя свободной России. Долой большевиков!”

Силы восставших быстро увеличивались притоком добровольцев. Громадные толпы осаждали штаб Перхурова с целью записаться в формирующиеся отряды. В первый день записалось несколько тысяч, в том числе около 700 фабричных рабочих и 300 железнодорожников. Матросы Волжской флотилии арестовали своих комиссаров и послали Перхурову делегацию, которая заявила, что они примыкают к восстанию и берут на себя охрану моста через Волгу. На второй день из окрестных волостей прибыла крестьянская делегация, прося выдать оружие для борьбы с большевиками. В село Яковлевское были направлены офицеры, где их дожидались около 800 крестьян, готовых вступить в бой. Часть из них была направлена в Ярославль, другие отправились очищать от большевиков свои деревни.

Еще ранним утром в первый день восстания, большевикам удалось связаться по телефону с Москвой и сообщить о захвате Ярославля Перхуровым. Посланные из Москвы войска заняли позиции вокруг Ярославля. 8 июля подошел бронепоезд с морскими дальнобойными орудиями и открыл ураганный огонь по городу. На следующий день красные войска повели наступление. 2-ой Московский и 3-ий Венгерский Интернациональный полки двинулись со станции Всполье на штурм городского вала. Их густые цепи, поддержанные артиллерийским огнем, продвигались по Угличской улице к Сенному рынку. Их встретили огненным шквалом из десятков пулеметов, установленных на чердаках и колокольнях, и наступление красных захлебнулось в крови. В то же время командир 8-го Вольмарского латышского стрелкового полка, прапорщик Лаубе повел своих стрелков через огороды и сады на штурм северного предместья города. Здесь на них бросился в контратаку офицерский отряд. После ожесточенной штыковой схватки, оставив на поле боя несколько десятков заколотых стрелков, латыши отступили. Смертельно был ранен полковой комиссар Петерсонс.

Через два дня, подтянув резервы — 1-ый Варшавский Революционный полк и отряды китайских наемников, — советские войска пытались было переправиться через реку Которосль, чтобы ворваться в город с фланга. Поставленная у Демидовского лицея артиллерийская батарея и установленные на верхних этажах семинарии пулеметы открыли ураганный огонь и советские бойцы, устлав берег Котороспи сотнями трупов и раненных, в панике бежали.

8 июля было поднято восстание и в соседнем Рыбинске. В городе была довольно сильная офицерская организация, готовая выступить в любое время. К несчастью, организатор восстания капитан Смирнов за день до восстания был предан. Он отправился с 16 другими заговорщиками в расположенное вблизи Рыбинска большое село Ивановское, чтобы заручиться поддержкой крестьян. Здесь он был предан провокатором и схвачен чекистами. Он был расстрелян на месте с другими заговорщиками. Один крестьянин верхом на коне прискакал в Рыбинск и сообщил о гибели Смирнова. Отряд повстанцев немедленно бросился на приступ казармы, где находился батальон латышских стрелков 2-го Рижского латышского стрелкового полка. Латыши яростно отстреливались. Всю ночь шел бой, но утром на помощь стрелкам подоспел советский кавалерийский полк, который ударил в тыл повстанцам и решил исход сражения. Повстанцам все же удалось избежать полного уничтожения и уйти за Волгу, чтобы, добравшись до Ярославля, опять вступить в бой.

13 июля к Ярославлю подошел второй бронепоезд, вместе с которым прибыла пулеметная команда 1-го Усть-Двинского латышского стрелкового полка. Вместе с отрядом коммунистов из города Данилова, латышским пулеметчикам удалось овладеть западным концом железнодорожного моста. 15 июля пришел еще один бронепоезд. Теперь все три бронепоезда и советская Путиловская батарея открыли по городу непрекращающийся артиллерийский огонь, не считаясь с тем, куда падают снаряды. Запылали Городская, Терапевтическая и Детская больницы. В пламени погибли десятки не успевших выскочить больных.

18 июля из Петрограда прибыл 6-ой Тукумский латышский стрелковый полк, и сразу из эшелонов бросился в атаку на предместье Тверицы. По несколько раз в день бросались стрелки на штурм зданий, пытаясь выбить укрепившихся в них белогвардейцев, но каждый раз вынуждены были отступить.

Поднимая восстание, полковник Перхуров надеялся на помощь находящихся на севере белых отрядов. Еще в середине июля удалось наладить связь с Мурманском, где образовалось Верховное Управление Северной Областью, которое сообщило, что в самом ближайшем будущем в Архангельск войдет английская эскадра и высадит войска для совместной борьбы с русскими белыми отрядами против большевиков. Однако, расчет на английскую помощь был необоснован: во-первых, английские корабли вошли в Архангельский порт только 2 августа, то есть когда восстание было уже подавлено; во-вторых, английский десант был слишком малочисленным, чтобы вести военные действия в широком масштабе. Главной целью британского правительства была не столько борьба с большевиками, сколько захват английских военных грузов, посланных в Архангельск еще до революции.

Отсутствие помощи извне не смутило восставших и они продолжали ожесточенно сопротивляться. Бои не прекращались ни на один день, затихая только к ночи, чтобы с рассветом возобновиться с новой силой. Особенно кровопролитные бои развернулись в районе железнодорожного моста, в западном конце которого укрепилась латышская пулеметная команда. Председатель Ярославского ревкома К. Бабичев сообщил в Москву, что в сражении за обладание мостом пало столько красных бойцов, что их трупы грузили полными вагонами.

После недолгого затишья у предместья Тверицы, стрелки 6-го Тукумского полка, вместе с батальоном китайских наемников, снова бросились в ожесточенное наступление. Четыре дня шли атаки и контратаки, и только на пятый день, после жаркого боя, во время которого пали почти все защитники, Тверицы были заняты латышскими стрелками. С потерей этого аванпоста, положение восставших сильно ухудшилось.

После короткого совещания в штабе восставших, Перхуров решил отправиться с несколькими офицерами на пароходе вверх по Волге, чтобы попытаться поднять крестьян и ударить в тыл красным войскам. Пароход отчалил ночью и ушел не замеченный большевицкими постами. Однако, хотя крестьяне в большинстве были настроены против власти, браться за оружие они не хотели.

На исходе второй недели восстания 8-ой Вольмарский латышский стрелковый и 3-ий Интернациональный венгерский полк прорвали оборону и бои перекинулись на окраинные улицы города. В этих ожесточенных уличных боях обе стороны несли громадные потери. Но в то время, как у белых были исчерпаны все резервы, в красные войска все время поступали пополнения. Как стойко бы ни держались защитники Ярославля, но не только превосходящая численность красных войск, а и усталость от страшного напряжения давала себя чувствовать. Видя невозможность продолжать дальнейшее сопротивление, генерал Карпов, которому Перхуров передал командование, поверил провокационному предложению лейтенанта Балка прекратить борьбу и сдаться в плен... ему как представителю германской армии. Лейтенант Балк был действительно представителем Германской Военной Комиссии и прибыл в Ярославль еще до восстания, чтобы принять под свое командование около 1000 германских военнопленных, находившихся в Ярославле. Согласно Брест-Литовскому мирному договору, германские военнопленные освобождались из плена и переходили на положение дружеских военных частей, временно находящихся на территории России до эвакуации в Германию. Они получали статус неприкосновенности и подчинялись только Германской Военной Комиссии, которая в свою очередь подчинялась германскому посольству.

Предложение лейтенанта заключалось в том, что восставшие, объявившие себя частью Русской армии, не признающей Брест-Литовского мира, и продолжающие считать себя союзниками Англии и Франции (как это декларировал полковник Перхуров) и, следовательно, находящиеся в состоянии войны с Германией, сдались бы в плен Германской Военной Комиссии и, таким образом, обрели бы статус пленных, находящихся под стражей германских солдат. Балк гарантировал восставшим неприкосновенность и заверял, что у него имеются права и полномочия не выдать их советским властям.

Был ли Балк провокатором или невинным простачком — осталось невыясненным, но, как и следовало ожидать, эта замысловатая комбинация закончилась трагически. Узнав, что повстанцы перешли на положение “военнопленных”, советское командование повело генеральное наступление по всему фронту. Однако часть офицеров, не поверившая Балку, в последний день оказала красным самое ожесточенное сопротивление, не позволив им в тот же день ворваться в центр города. Член Военно-революционного Комитета Янис Берзиньш в оперативной сводке, переданной в Москву, характеризовал итог последнего боя так:

“Наступление 20 июля, подготовленное огнем тяжелой артиллерии, вследствие усталости наших частей не привело к занятию города, но отдало в наши руки главные подступы к нему”.

В ночь на 21 июля небольшой части повстанцев удалось прорваться через Романовскую заставу и разойтись по деревням, где их скрывали крестьяне, чтобы позднее, переодевшись в крестьянскую одежду, пробраться на Урал и присоединиться к армии адмирала Колчака.

21 июля советские войска, не встречая сопротивления, заняли весь город. Дымящиеся и заваленные грудами кирпича и битого стекла улицы были покрыты трупами и стонущими ранеными, которых красные янычары тут же приканчивали штыками. Латышские стрелки, венгерские интернационалисты и русские коммунары врывались в уцелевшие от пожаров дома, выискивая своих врагов, гонялись по дворам и садам за скрывающимися, хватали их и уводили на берег Волги, где их расстреливали и бросали в воду. Сдавшиеся в плен лейтенанту Балку, были выданы большевикам по их требованию в первый же день. Об их судьбе откровенно и цинично позднее сообщила “Красная книга ВЧК” (1-ый выпуск):

“Председатель Германской комиссии лейтенант Банк приказом за № 4 от 21-го июля 1918 г. объявил гражданскому населению г. Ярославля, что Ярославский отряд Северной добровольческой армии сдался вышеозначенной Германской комиссии. Сдавшиеся были выданы большевистской власти и в первую очередь 428 из них были расстреляны”.

Знаменательно, что исход сражений за Ярославль, как в Москве и Казани, был решен чужой силой. Об этой силе красноречиво сказано в брошюре “Солдаты революции”[23].

“Латышские красные стрелки были решающей военной силой в подавлении левоэсеровского мятежа в Москве и белогвардейского мятежа в Ярославле. Они участвовали в разоблачении и ликвидации заговора Локкарта. За мужество и отвагу, проявленные в боях за Казань, 5-ый Латышский стрелковый полк был первым в Красной Армии награжден почетным знаменем В Ц И К”.

Однако нужно отметить и то, что в Ярославском восстании приняла участие и группа латышских контрреволюционных офицеров (около 30), и, как упомянуто выше, главным помощником полковника Перхурова был латыш, кавалер ордена Св. Георгия полковник Гоппер. Волей судеб, большинство латышских офицеров во главе с капитаном Скраббе пали смертью храбрых от пуль или штыков своих же соотечественников — латышских стрелков.

Один из руководителей подавления восстания, Янис Берзиньш был оценен самим обер-чекистом Дзержинским, сделавшим его своим главным помощником. В 1924 г. Я. Берзиньш возглавил советскую военную разведку; а во время Испанской гражданской войны организовал отделы НКВД в Мадриде и Барселоне.

БОЕВЫЕ ДЕЙСТВИЯ В АРХАНГЕЛЬСКЕ

К концу 1917 г. в Архангельском порту скопилось громадное количество военных грузов, присланных из Англии для нужд Российской армии, но из-за начавшейся в России смуты, оставшихся лежать в складах неиспользованными. После заключения Лениным 3 марта 1918 г. мира с кайзеровской Германией британское правительство, обеспокоенное, что эти военные материалы и оружие могут быть переданы советским правительством немцам, послало в Архангельск бельгийско-сербский отряд, который должен был взять военные грузы под свою охрану, пока в России опять к власти не придет законное правительство — в продолжительность большевистской власти никто не верил. Во всяком случае, британское правительство считало посланные им военные грузы своей собственностью.

Архангельский Исполнительный Комитет немедленно сообщил в Москву, что англичане взяли грузы под свою охрану и собираются их увезти, и ожидается приход их кораблей, которые уже находятся в Мурманске. Советские правители решили никаких грузов англичанам не отдавать. Для этой цели в Архангельск была послана специальная комиссия под начальством Сулимова с военным отрядом. Этот особый отряд был сбит в Петрограде из бежавших во время германского февральского наступления на Прибалтику латышских коммунистов и милиционеров, которые в Петрограде подыскивали себе легкое занятие. Военные инструкторы были выделены из 6-го Тукумского лат. стрл. полка, а командиром отряда был назначен комиссар Свилпе. Отряду было придано два броневика и 8 пулеметов. 29 мая Архангельский латышский особый отряд прибыл в Архангельск.

Хотя в Архангельске и была установлена советская власть, но архангельские совдепщики вели себя сдержанно, конфисковали только большие мастерские и торговли и были больше заняты своими личными делами и спекуляцией. Была и чрезвычайка, но и она не являла такого ужаса, как в Москве или Петрограде, аресты производила редко и довольствовалась взятками — за хороший куш арестованного можно было выкупить.

В это время в Архангельске находилось довольно много латышских матросов торгового флота и эвакуированных из Либавы и Виндавы портовых рабочих, которые уже успели организовать здесь свою латышскую коммунистическую ячейку. Все они сразу примкнули к отряду Свилпе и таким образом увеличили его состав больше чем в два раза.

Почувствовав силу, латышские особисты начали демонстративно прогуливаться по улицам с заткнутыми за пояс ручными гранатами и повешенными у бедра громадными маузерами в деревянных футлярах, чем сразу нагнали страху на население. По улицам взад и вперед грохотали броневики со зловеще выглядывающими из прорезов пулеметными дулами. Первым делом свилповцы без особого затруднения разоружили бельгийско-сербский отряд. Затем последовали аресты морских и других офицеров, бывших полицейских, купцов и прочих классовых врагов. Некоторые были запросто “пущены в расход”, то есть расстреляны; другие — посажены в концентрационный лагерь, который Свилпе оборудовал на окраине города.

Против разгула большевистского террора архангелогородцы решили действовать. Образовались подпольные группы. Прежде всего нужно было рассчитаться с ненавистным Свилпе. Скрывающиеся морские офицеры сконструировали адскую машину, которая была ночью подложена под сиденье автомобиля Свилпе, на котором он каждое утро отправлялся в Исполнительный Комитет. Как только Свилпе влез в машину — его разорвало на куски. Его место командира латышского отряда занял коммунист Дравниекс.

2 августа показалась английская эскадра. Из береговых укреплений матросы открыли по кораблям артиллерийский огонь. В ответ англичане несколькими залпами из тяжелых орудий смели береговые батареи с лица земли и высадили десант морской пехоты — 1400 солдат. В городе началось восстание. К вокзалу устремились представители советской власти. Англичане освободили из тюрьмы и концентрационного лагеря заключенных, которые, получив оружие, присоединились к восставшим.

У главного вокзала произошел бой между латышским отрядом, матросами и англичанами. Бой длился несколько часов, и к вечеру, перебив половину латышей и матросов, англичане с русскими повстанцами погнали красных вдоль железной дороги в направлении Вологды. Остатки разбитых латышского и матросского отрядов бежали до станции Ялецк.

Советское командование, узнав о наступлении англичан, послало в спешном порядке сильный матросский отряд под командованием Ейдука, дав ему приказ дальше Ялецка англичан с белогвардейцами не пускать. Однако белые уже успели сформировать отряд в тысячу добровольцев и, высадившись в 6 верстах от Ялецка, пошли в атаку. После горячего боя Архангельский латышский отряд перестал существовать. Только отдельным особистам и матросам удалось бежать в район Котласа, чтобы поведать там о своем разгроме.

Узнав о падении Архангельска, небезызвестный чекист М. Кедров немедленно отправился на станцию Тундра, в 50 км от Архангельска, чтобы организовать оборону и не допустить продвижения англичан и белых добровольцев в южном направлении. Вместе с Кедровым прибыл матросский отряд и Вологодский особый латышский стрл. отряд, насчитывающий 237 стрелков с 10 пулеметами. Этот отряд еще в марте разгромил в Вологде отряд анархистов, который оказал им ожесточенное сопротивление. В кровавой стычке было убито около 40 стрелков и еще больше ранено.

3 августа отряд Кедрова высадился на станции Тундра и сразу пошел в наступление в направлении Архангельска. Отряд был скоро обнаружен английскими аэропланами, с которых его обстреляли пулеметным огнем. Подоспевшие русские добровольцы и батальон англичан после короткого боя обратили матросов и латышей в бегство. Белые их гнали до станций Обозерской, где красные получили пополнение. В начале сентября белые выбили красных и из Обозерской. Во время боя был убит командир латышского отряда, коммунист Я. Тимме.

После взятия станции Обозерской по всему фронту наступило затишье, так как англичане отказались продолжать наступление, а одним малочисленным белым отрядам вести наступательные операции было не под силу. Боевые действия ограничивались небольшими стычками.

К началу сентября на Северном фронте находилось несколько латышских стрл. отрядов, в которых общей сложностью числилось около 2000 латышских стрелков при 55 пулеметах и 1 орудии. На северо-восточном фронте оборону держали около 4000 красных бойцов, из которых 1000 были латышскими стрелками.

БОРЬБА ЛАТЫШСКИХ СТРЕЛКОВ ПРОТИВ ИЖЕВСКИХ И БОТКИНСКИХ РАБОЧИХ

Как мы видим, в первой половине 1918 г. по всей России вспыхивали восстание за восстанием. Восставали политические группировки — офицерские тайные организации, эсеры, анархисты, не имеющие никакой политической идеологии, крестьяне. В Псковской губернии, на Псковском озере, восстали талапские рыбаки (позднее они образовали Талапский полк и влились в Белую армию ген. Юденича). Но в середине августа на Урале, в заводских городках Воткинске и Ижевске, против “рабоче-крестьянской” власти восстали не кто иной, как сами рабочие — рабочие государственных оружейных заводов.

Как и крестьяне, не имея никакой политической программы, воткинские и ижевские рабочие руководились одною целью: избавиться от ненавистной советской власти. Когда же советские власти на созванном митинге на Ижевском заводе заявили, что часть рабочих должна отправиться на фронт “против контрреволюционных войск полк. Каппеля”, наступающих вместе с чехами в районе Казани, то большевицким агитаторам прямо заявили, что ни один рабочий защищать коммунистов не пойдет. В тот же вечер советские власти арестовали, как зачинщика бунта, председателя “Союза фронтовиков” унтер-офицера Солдатова. На следующий день, утром 7 августа, вооружившись захваченными на заводе винтовками, ижевцы подняли восстание и вступили в бой с красноармейским батальоном и отрядом австрийских интернационалистов. К вечеру австрийские интернационалисты были уничтожены, а остатки красноармейского батальона бежали из города. Организатор восстания унтер-офицер Осколков обратился к находящемуся в это время в Ижевске полк. Л. И. Федичкину, перенять Ижевский рабочий полк под свое командование.

15 августа полк. Федичкин, разбив в коротком бою красноармейский гарнизон, захватил пристань Гальяны и взял под свой контроль течение Камы, по которой курсировала советская флотилия. Командующий 2-ой советской армией Рейнгольде Берзиньш направил в район Гальян группу советских войск, которую возглавил Уфимский латышский батальон, насчитывающий 500 стрелков и 30 кавалеристов при 26 пулеметах.

Стремительной атакой латыши выбили 18 августа ижевцев из Гальян и вместе с другими красными частями пошли в наступление на Ижевск. Но не успел командир Латышского батальона Я. Рейнфельдс бросить своих стрелков на штурм Ижевска, как в тылу его группы войск появился новый враг. Рабочие в ближайшем городке Сарапуле, арестовав весь Сарапульский Совет и местных чекистов, сформировали антисоветский отряд. В то же самое время восстали и рабочие в соседнем городке Воткинске, которые под командованием капитана Юрьева ударили во фланг Уфимскому латышскому батальону и вынудили его с другими карсноармейскими частями отступить на запад.

Захват североуральского района создал угрозу северному участку Восточного фронта, где оперировали 2-я и 3-я советские армии. Находящийся здесь командарм Блюхер запросил немедленной помощи. 24 сентября на ликвидацию мятежа ижевских и БОТКИНСКИХ рабочих из Петрограда был послан 7-ой Бауский лат. стрл. полк, Латышский артиллерийский дивизион и кавалерийский отряд. 29 сентября латышские стрелки высадились в 100 км севернее Воткинска, на станции Чепца, откуда, соединившись с частями Особой Вятской дивизии, двинулись в наступление на Воткинск.

При известии, что прибыли латышские стрелки, крестьяне покидали деревни и бежали в лес, ибо слух о их расправах над ярославскими повстанцами, о их непреклонной верности Ленину и т. д. дошел и до этих глухих мест. Об этом паническом страхе перед красными латышами рассказывает уже знакомый читателю латышский публицист Я. Пориетис[24]:

“Узнав, что в наступление идут латышские стрелки, население страшно перепугалось и бежало. Про латышей шли легендарные рассказы: они, как изверги, сжигают до основания деревни и убивают всех жителей /.../. Поэтому все мужчины и женщины, услышав о приближении латышских стрелков, бежали в лес. В деревнях оставались только старики. Это повторялось в каждой деревне”.

Апологет латышских стрелков Я. Пориетис хотя и отмечает, что» мол, страх был напрасным — стрелки вели себя корректно, но нет дыма без огня. Конечно, стрелки не убивали всех жителей и не сжигали все деревни, но уже довольно того, что они расстреливали родственников присоединившихся к мятежным рабочим крестьян. Иначе крестьяне не скрывались бы в лесах. Имена же командира 7-го Бауского лат. стрл. полка Мангулса[24a] и латышского комдива В. Азина, учинивших кровавую расправу в Воткинске и Ижевске, после захвата их красными произносились здесь не иначе как с проклятьем.

7 октября, в 35 км от Воткинска, 7-ой Бауский лат. стрелковый полк и Особая Вятская дивизия повстречались с БОТКИНСКИМИ отрядами, которыми командовал капитан Юрьев. Бои были ожесточенными и длительными, вначале — с переменными успехами. Но со временем, хорошо обученные и имея за собой боевой опыт в 1-ой мировой войне, латышские стрелки, применяя обходы с флангов и атакуя концентрированными силами, начали одерживать победы. Подавляющее число БОТКИНСКИХ рабочих никогда в армии не служило, ибо, как занятые на оружейных заводах, от воинской повинности они были освобождены; не было у них и офицеров — ротами и взводами командовали фельдфебели и унтер-офицеры. Но в храбрости и стойкости они стрелкам не уступали. Сражение продолжалось, только иногда затихая на день-два, свыше месяца.

В то же время на Ижевск наступала 2-ая Советская сводная дивизия под командованием старого латышского коммуниста Валдемара Азина. Во входящем в эту дивизию 247-м полку было две латышские роты. Командовал полком Я. Рейнфельдс, бывший командир разгромленного ижевцами Уфимского латышского батальона. Комиссаром полка был Рейнбергс; отрядом конных разведчиков командовал Т. Калнынь; 3-им батальоном — его брат Ж. Калнынь; пулеметной командой — Осис; хозяйственной частью — коммунист с 1905 г. Кондрате. Так что хотя в 247-м полку было всего две латышские роты[24-b], командные посты главным образом занимали красные латыши. Во 2-ой Советской сводной дивизии были и части венгерских интернационалистов.

7 ноября комдив В. Азии бросил свою дивизию на штурм Ижевска. В городе ударили в набат. На защиту родного города поднялось все население. Ижевские рабочие бросились в контратаку, но в первом же бою потеряли свыше 800 убитыми. Сражение длилось три дня, но ижевцы не могли отразить обильно снабженные пулеметами и артиллерией красные полки. 9 ноября сам Азии на бронепоезде бросился на прорыв обороны, кося из пулеметов защитников города. 10 ноября, под покровом ночи, рабочие отряды вместе с частью населения оставили город.
Утром комдив В. Азин приступил к кровавой расправе над оставшимся в Ижевске населением. Родственники непокорных рабочих, в том числе старики и женщины, по приказу В. Азина были расстреляны в первый же день. Повторилась кровавая ярославская баня. За взятие Ижевска В. Азия был награжден орденом Красного знамени[24c].

Под Боткинском 7-му Баускому лат. стрл. полку и Особой Вятской дивизии пришлось сражаться, чтобы одолеть сопротивление отрядов капитана Юрьева, свыше месяца. Нужно отметить, что к рабочим отрядам капитана Юрьева присоединилось несколько сот крестьян. Но и красные войска все время получали пополнения. Узнав о падении Ижевска, 10 ноября капитан Юрьев, чтобы не попасть в окружение, вывел свои отряды из Воткинска и отступил за реку Каму. 11 ноября, не встречая сопротивления, 2-ой и 3-ий батальоны 7-го Бауского латышского полка заняли город.

Отступившие воткинцы и ижевцы в районе Уфы включились в Белую армию адмирала Колчака. Получив пополнение, воткинцы образовали Боткинскую дивизию, а ижевцы — Ижевскую бригаду. В армии Колчака они были одни из самых боеспособных частей и, провоевав всю гражданскую войну, закончили ее на Дальнем Востоке в героических боях под Хабаровском зимой 1922 г.

ВЫСТУПЛЕНИЕ ЧЕХОСЛОВАКОВ И НАРОДНОЙ АРМИИ

В ходе 1-ой мировой войны в Киеве организовался Чехословацкий Национальный Комитет, который приступил к формированию Чехословацкого Корпуса из военнопленных Австрийской армии чехословацкой национальности для включения его в борьбу против Австро-Венгерской империи за независимость Чехословакии. Однако из-за Февральской революции и последующей деморализации Российской армии Чехословацкий Корпус не был отправлен на фронт; а после захвата Лениным власти и заключения им с Германией и Австро-Венгрией Б реет-Литовского мира чехословацкие войска утратили всякое значение. Согласно этому мирному договору, Ленин отдал под немецкую оккупацию громадную территорию, в том числе и Украину, где были расположены чехословацкие части. Поэтому, чтобы не попасть в руки немцев, чехословацкое командование поспешно эвакуировало свои войска в Среднее Поволжье и на Урал, откуда, по соглашению с Антантой, Чехословацкий Корпус, насчитывающий 51 309 легионеров, должен был быть переброшен через Владивосток во Францию, чтобы сражаться на Западном фронте. К маю 1918 г. свыше 60 эшелонов, переполненных чехословацкими легионерами, растянулись по Великой Сибирской магистрали от берегов Волги до Владивостока.

Узнав о намерении чехословаков, германское правительство потребовало от советского правительства разоружить их и задержать продвижение их эшелонов, чтобы не допустить их во Францию. Требование дружеской Германии было уважено, и к концу мая Ленин отдал приказ к разоружению чехословаков и задержке их эшелонов. В ответ на предъявленный ультиматум 25 мая чехословаки, разогнав местные Советы, захватили сибирские города Новосибирск и Мариинск. 26 мая, после кровавой стычки с красноармейским гарнизоном, был занят Челябинск и другие небольшие города. Чехословацкими легионерами командовали полковник Войцеховский и штабс-капитан Гайда.

В Пензе советские власти решили действовать решительнее. Здесь гарнизон насчитывал свыше 2000 красноармейцев и два латышских отряда: Особый латышский отряд, выделенный из 6-го Латышского стрл. полка и состоящий на 90% из коммунистов, и 1-ый Московский латышский боевой отряд, только что прибывший в Пензу после подавления им восстания в Саратове. Комиссаром Пензенского гарнизона был старый латышский революционер К. Британс.

28 мая на станцию, где стоял чешский эшелон, подошел красноармейский отряд, командир которого потребовал у начальника эшелона сдать оружие. В ответ легионеры открыли огонь, уложив на месте несколько десятков красных бойцов. Преследуемые легионерами, красноармейцы устремились назад, в город. Появление легионеров на улицах Пензы послужило сигналом к восстанию населения, которому чехословаки раздали отобранные у сдавшихся красноармейцев винтовки. Завязались уличные бои. Сильное сопротивление оказали латышские стрелки. Сражение по всему городу продолжалось, не затихая ни на минуту, почти двое суток. 31 мая, потеряв больше половины убитыми, латышские отряды отступили за город.

В расположенной вблизи Пензы станции Ртищево латышские стрелки действовали успешнее. 30 мая 1-ый батальон 2-го Рижского лат. стрл. полка внезапно напал на находившийся здесь чешский отряд, разоружил его и взял в плен.

Из Пензы чехословацкие легионы, соединившись с русскими антисоветскими отрядами, повели наступление на Сызрань и Самару. 31 мая, как только чешский авангард подошел к Сызрани, в городе вспыхнуло восстание. О том, как началось восстание, написал генерал Гоппер[25]:

“Освобождение Сызрани от красных, по рассказам и тем отчетам, которые печатались в газетах, произошло стихийно, только при самой незначительной поддержке чехов. Офицерство и гражданская интеллигенция, воодушевленные успехами чехов, сплотились и восстали без всякой предводительной подготовки, неожиданно даже для них самих”.

Сопротивление советского гарнизона, в котором было две роты 1-го Латышского батальона, было сломлено в течение нескольких часов. По всем городам и селам Среднего Поволжья и Урала начались антисоветские восстания. Вскоре весь громадный район охватил пожар гражданской войны. В помощь советским войскам был послан 4-ый Лифляндский лат. стрл. полк, с батареей Латышского артиллерийского дивизиона. 5 июня латышские стрелки с Минским советским полком вступили в бой с наступающим на Самару авангардом чехословацких легионеров и русских добровольцев, пытаясь задержать их у станции Безенчук. К утру 6 июня 4-ый латышский полк был наголову разбит и отступил, оставив на поле боя своих раненых. Еще двумя днями раньше, 4 июня, чешский батальон с русскими добровольцами на подступах к Самаре, у станции Липяги, разгромил группу советских войск, причем полностью был уничтожен Латышский коммунистический отряд. Он был прижат к реке Самаре и уничтожен пулеметным огнем. Пытавшиеся было переплыть реку латыши утонули. Только одиночкам удалось спастись на другом берегу.

7 июня русские и чехословацкие соединения подошли к предместью Самары. В городе находился Самарский латышский батальон, насчитывающий свыше 1000 бойцов при 16 пулеметах и двух орудиях, и две роты Уфимского латышского батальона. Другие красные части не были склонны драться и никакой силы не представляли.

Ночью на 8 июня, в темноте, чехословаки незаметно переправились на правый берег реки Самары и захватили мост. Охранявшие его стрелки из Уфимского латышского батальона были перебиты в короткой схватке. К утру главные антисоветские части перешли мост и повели наступление на центр города. Завязались ожесточен» ные уличные бои. Как и следовало ожидать, сопротивление оказали только латышские стрелки. Особенно упорно защищалась латышская рота в здании штаба самарского гарнизона, но и она была уничтожена в штыковом бою. К вечеру Самара была освобождена. Остатки разбитого Самарского латышского батальона бежали в направлении Симбирска.

После взятия Самары было приступлено к организации Народной армии из разрозненных антисоветских отрядов, не имеющих ни общего командования, ни главного штаба. Формировались отдельные батальоны и полки. Восстания с Поволжья перекинулись на Урал и в Сибирь. К концу июня были освобождены от большевиков Красноярск, Омск, Барнаул, Златоуст и другие города.

Советским главнокомандующим Восточного фронта был левый эсер Муравьев, штаб которого находился в Казани. В первых числах июня Троцкий послал ему приказ остановить наступающие части Народной армии и Чехословацкого Корпуса. Но уже успевший убедиться, что с большевиками ему не по пути, Муравьев решил повернуть оружие. 10 июля он прибыл на пароходе с Уфимским полком в Симбирск, арестовал здесь командующего 1-ой армией Тухачевского, захватил почту и телеграфную станцию и объявил советскую власть вне закона. Подчиненным ему войскам разослал приказы, что гражданская война прекращается и все части должны быть готовыми к отправке на фронт против немцев, которым он вместе с чехословацким командованием объявил войну, чтобы изгнать их из России. Красноармейцы по-срывали с фуражек красные звезды и заявили о своей солидарности. Комиссары, боясь расправы, поспешили скрыться в исполкоме. Но в Симбирске находились и латышские части: батальон 4-го Лифляндского лат. стрл. полка, Латышская артиллерийская батарея, эскадрон Латышского конного полка и 1-ый Латышский революционный полк, только что сформированный комендантом Симбирска Янисом Звирбулисом из остатков разбитых в Сызрани, Самаре и других местах латышских частей. Кадром этого полка послужил Симбирский латышский отряд. Наивно рассчитывая привлечь и латышских стрелков на свою сторону, Муравьев послал своего адъютанта Чудошвили в их расположение для переговоров. В тот же вечер председатель Чрезвычайной комиссии Левин, комиссар Фрейман и председатель Симбирского совпеда латышский коммунист с 1913 г. И. Ва-рейкис заманили Муравьева в исполком, где его ждал отряд латышских стрелков, которые с ним здесь и покончили. Об этом убийстве рассказал сам И. Варейкис в своей статье “Убийство Муравьева”[26] (передаются только важнейшие выдержки):

“На мою долю в ту ночь выпала задача руководить арестом Муравьева и агитацией в частях, увлеченных им. Поэтому я постараюсь осветить всю эту историю авантюры Муравьева в истинном виде /.../.

В это время нам, в Совете, никому не было известно, с какими целями приехал Муравьев. Мы направились к подъезду кадетского корпуса, где помещался Совет. В это время прибегает молодой коммунист. Он рассказал, что почту заняли какие-то вооруженные люди в матросских формах и расставляют на Гончаровской улице пулеметы. /.../ В это время на углу показался отряд, возглавляемый человеком в красной черкеске. Человек в красном оказался адъютантом Муравьева. Он спросил, где председатель Совета. Я заявил, что он может говорить со мной.

— Так я объявляю вам, что вы временно арестованы.

Я потребовал ордер на мой арест, ибо не может же каждый арестовывать.

— Дело, видите ли, в том, — ответил он, — что главнокомандующий Муравьев объявил войну Германии, а с чехами мы заключили мир, так как они наши братья и тоже хотят воевать с Германией. Гражданскую войну дальше вести бессмысленно. Вы войдите пока в здание /.../.

В нижнем этаже помещалось несколько латышских рот. Лишь только я появился, латыши меня окружили и, горячась, стали спрашивать, что случилось. Объяснил им, что Муравьев изменил, заключил мир с чехобело-гвардейцами и перешел на сторону белогвардейцев /.../.

Вскоре явились члены Исполкома Фреман, Швер и Иванов. Фракция левых эсеров собралась целиком и отправились в Троицкую гостиницу на совещание с Муравьевым /.../. Посоветовавшись, мы решили немедленно, как только приедет Муравьев на заседание, арестовать его /.../. Приступили к организации ареста. Члены фракции большевиков предложили мне руководить этой операцией. Ясно, что, кроме латышей, другой вооруженной силы не найти /.../. Решили, что если Муравьев явится на заседание хотя бы с полсотней человек, все равно открыть пулеметную стрельбу, но не дать возможности выйти из комнаты Муравьеву и его банде /.../.

Лишь только Муравьев вошел в комнату, как отряд вышел из засады и окружил комнату. На дверь были направлены пулеметы, полукругом расположились 100 или 120 вооруженных людей /.../. Все взоры направлены на Муравьева. Чувствуется, что он прочел в моих глазах что-то неладное для себя и сказал: “Я пойду, успокою отряд”. Муравьев подошел к выходной двери... Я махнул рукой. Через несколько секунд дверь перед Муравьевым распахнулась, блестят штыки,..

— Как, провокация? — крикнул Муравьев и схватился за маузер.

Увидев вооруженное сопротивление, отряд начал стрельбу... Муравьев свалился убитым в дверях Исполкома, из головы потекла кровь /.../. Быстро занимают все выходы в здание Совета, лихорадочно расставляют пулеметы. Интернационалисту Рейсу поручаю разоружить те части, которые шли за Муравьевым, Предиту, начальнику 2-ой латышской роты, — защищать здание Совета /.../.

Через несколько часов освободили Тухачевского, которому я передал командование”.

И здесь, как и в подавлении восстания в Москве, латышские стрелки со своими коммунистическими вожаками сыграли решающую роль в деле спасения советской власти. Если бы не они, то, скорее всего, Муравьеву удалось бы находящиеся под его командованием красноармейские части повернуть против большевиков. Но правда и то, что Муравьев, как и эсеровские вожаки в Москве, действовал нерешительно. Вместо того чтобы сразу арестовать всю симбирскую большевистскую головку, он пошел на переговоры в их стан, что и привело к провалу его замыслов и стоило ему самому и его соучастникам жизни. Узнав о его гибели, боясь репрессий, красноармейцы опять нацепили звезды.

17 июля были убиты в Екатеринбурге государь Николай II и его семья. За несколько дней до того в Екатеринбург прибыл 6-ой Трошинский лат. стрл. полк. После убийства царской семьи, передавалось, что в нем участвовали латышские стрелки; а по другой версии — венгерские интернационалисты. Но латышские стрелки в этом преступлении вряд ли участвовали, ибо за день до того, 15 июля, Трошинский лат. стрл. полк был направлен на станцию Нязепетровск, где он должен был задержать наступление чехословаков и оренбургских казаков. Однако охрану царской семьи латышские стрелки, вероятно, несли. Бывший лат. стрелок А. Кронькалнс в своем очерке “Бой под Арасланово”, опубликованном в латышском журнале, рассказывает[27]:

“До середины июля полк находился в Екатеринбурге в расположении командующего Североуральско-Си-бирским фронтом Р. Берзиня. Здесь полк закрепился. Каждый день мы выполняли различные оперативные задания. Кроме того, часть полка помогала подавлять восстание в районе одного из заводов близ Екатеринбурга. В городе мы охраняли Военный Комиссариат Уральского округа, Государственный банк, типографию, вагоны с патронами, кассу военных учреждений”.

По причинам определенным А. Кронькалнс мог умолчать, что латышские стрелки охраняли и царскую семью, но если командующий Р. Берзинь поручил им охрану Военного Комиссариата, то, естественно, он мог послать их и охранять дом Ипатьева, где была заключена царская семья.

Итак, 15 июля ранним утром Трошинский лат. стрл. полк погрузился в эшелон и с бронепоездом впереди направился к станции Арасланово. Еще за три дня до того против чехословаков был послан эшелон с отрядом венгерских интернационалистов. Но когда латышский эшелон “приблизился к Арасланово, то стрелки нашли эшелон с венгерским авангардом, спущенным под откос, а вокруг разбитых вагонов лежали трупы перебитых интернационалистов. Вскоре показались цепи чехословацких легионеров, вдали собирались казаки.

Окружив эшелон со всех сторон, легионеры повели атаку за атакой. Латыши яростно защищались, но на второй день сражения к вечеру они были наголову разбиты. Только отдельным небольшим группам удалось уйти и добраться до Казани. Об этом кровопролитном бое поведал упомянутый выше Кронькалнс[28]:

“Через некоторое время, когда с фронта сообщили, что вторая цепь чехословаков уничтожена и в атаку пошла третья цепь, командир батальона получил донесение, что с фланга эшелон атаковали чехословаки /.../. Командир полка в этом бою погиб. Погибли также многие из тех, кто был с ним /.../. Чехословаки подпустили нас совсем близко, а затем открыли огонь из пулеметов. Остальные, увидев это, бросились левее, чтобы там спастись из окружения.

Когда мы снова собрались вместе, уже в ста километрах от места боя, оказалось, что в полку выбиты многие. В первые дни недосчитывалось около 300 стрелков... Они сложили свои головы в бою за Советскую страну. Погибли и многие командиры. В плен чехословаки тогда наших не брали, так что все отсутствовавшие в полку стрелки погибли /.../. К тому же чехословаки взаимодействовали с казаками.

После боя 18 июля под Арасланово наш полк до середины августа по-прежнему находился на Уральском фронте, действуя вдоль железной дороги между Екатеринбургом и Пермью, участвовал в боях у станций Утка, Илим, Кын”.

В этих боях 6-й Трошинский лат. полк потерял столько стрелков, что позднее его уцелевшие остатки были сведены в отряд — Трошинский латышский отряд.

СРАЖЕНИЕ ЗА КАЗАНЬ

Поражение советских войск на среднем Поволжье и на Урале и почти удавшаяся попытка Муравьева повернуть советские войска против Советов перепугали Ленина с Троцким. Нужно было во что бы то ни стало задержать наступление Чехословацкого корпуса и Народной армии. На помощь был призван все тот же Вациетис[29]:

“Сообщение заведующего оперативным отделом Народного комиссариата по военным делам Реввоенсовету Восточного фронта о назначении И. И. Вациетиса главнокомандующим фронтом.

№ 02008 12 июля 1918 г.
гор. Москва 16 час. 15 мин.

Военная. Оперативная.

Декретом Совнаркома генштаба тов. Вациетис назначен главнокомандующим чехословацким фронтом тов. Данишевский назначен членом Революционного военного Совета. До приезда тов. Вациетиса командование сохраняется в том виде, как оно установлено тов. Механошиным.

Аралов”

16 июля Вациетис со своим, штабом прибыл в Казань; а через несколько дней прибыли 5-й Земгальский лат. стрл. полк, два эскадрона Латышского конного полка и Латышская артиллерийская батарея. Разведка донесла о намерении командования Народной армии захватить Казань, и Вациетис принялся энергично готовиться к обороне города. Красноармейские части Вациетис рассматривал как небоеспособные и был прав: во время наступления на Казань они или бежали, или перешли на сторону белых. Поэтому Вациетис принялся за сосредоточивание в Казани латышских частей. Он шлет телеграмму за телеграммой. Приказ командующему 3-ей армией[30]:

,,№ 710 27 июля 1918 г.
гор. Казань

Латышский Трошинский стрелковый отряд сосредоточьте в Перми и при первой возможности пароходом отправьте в Казань для обращения его в ездящую пехоту.
Подписали: главком Вациетис
член Ревоенсовета Данишевский”

Приказ командиру 4-го Лифляндского лат. стрл. Полка[31]:

“№ 0935 4 августа 1918 г
гор. Казань

В экстренном порядке следуйте с полком на Казань; свои батареи берите с собой.

Подписали: главком Вациетис
член Ревоенсовета Данишевский
наштафронта Майгур”

Аналогичные приказы были посланы 1-му Либавскому лат. стрл. полку, Латышскому конному полку, 1-му Латышскому революционному полку и штабам 2-ой и 3-ей латышских бригад. К началу августа латышские части, за исключением Либавского лат. стрл. полка и Трошинского латышского отряда, прибыли в Казань. Стрелкам было поручено: охрана штабов, пристани, оружейных складов и подавление крестьянских мятежей в окрестностях Казани.

Итак, у Ленина на защиту Казани не нашлось красных русских полков, а из двух миллионного татарского населения Казанской губернии советские власти смогли сформировать всего один Мусульманский полк. Но бесподобные, верные латышские стрелки — тут как тут. И кому же поручить управление Казанью, как не красным латышам — Вациетису, Данишевскому и Майгуру?

3 августа флотилия с группой антисоветских войск поплыла к Казани. На борту шести вооруженных артиллерией пароходов и 15 транспортных судов находились Ударный полк полковника Каппеля — 2000 штыков при 4 орудиях и 1-ый Чехословацкий полк. Соединенными войсками командовал полковник Швец. В пути 4 августа два корабля с командами балтийских матросов из советской Волжской флотилии перешли на сторону антисоветских войск включились в сражение.

К вечеру флотилия подошла к Казани и высадила десант чешских легионеров. На них бросились в атаку стрелки 5-го латышского полка. После короткой схватки чехи отступили вдоль берега. Утром полковник Швец высадил новые десанты на обоих берегах Волги и повел наступление на центр города. Одновременно пошел в наступление подошедший ночью сухопутным путем батальон Народной армии. Против каппелевцев Вациетис бросил в контратаку Рабочий отряд с фабрики Шабанова, 1-ый Мусульманский полк и 1-ый Башкирский батальон. Но достаточно было дать по ним несколько пулеметных очередей, как они побросали оружие и разбежались по задворкам и переулкам.

К 9 часам утра легионеры захватили пристань, а к 12 часам дня — возвышенность Верхний Услон, где в их руки попали две советские батареи. К 1 часу дня Ударный полк ворвался в центр города. Латышские стрелки пытались было сбить каппелевцев пулеметным огнем, но белым помогало население города, начавшее обстреливать и забрасывать гранатами стрелков из окон и чердаков. Советский сербский отряд (400 бойцов) повернул оружие и обстрелял латышей с тыла. К вечеру латышские стрелки были разбиты и отступили за город. Сам Вациетис только чудом избежал плена. При попытке выбраться из города со своим штабом он был остановлен белым отрядом. На окрик “Кто идет?” латыши ответили, что они — чехи. Не рассмотрев в темноте, что это за “чехи”, белые их пропустили.

О том, как латышские стрелки были разгромлены в Казани, обстоятельно рассказывает сам Вациетис в своей статье “Бои под Казанью”[32]. Приведем несколько выдержек:

“В руки белых переходил один квартал за другим, и после 5 ч. вечера штаб Восточного фронта оказался окруженным со всех сторон. Подойти к нему близко белые не могли, потому что улицы были перегорожены баррикадами, которые храбро защищали стрелки 5-го Латышского полка, имевшие в своем расположении несколько пушек /.../. Чтобы показать пример другим, я решил при поддержке 5-го Латышского полка оборонять Казань до последней возможности. /.../ Но под вечер комендант кремля донес, что со стороны реки Казанки наступают белые и что матросы и курсанты военного училища бежали /.../.

Я приказал коменданту конвоя Ремеру (командиру 1-го батальона 5-го Латышского стрл. полка) приготовиться к переходу в кремль. Как только мы показались на улице, нас обстреляли с крыш и окон. Мы ответили тем же. За несколько минут боя у нас оказалось уже десятка два раненых /.../.
Я приказал войти в штаб со стороны двора. Как только мы появились во дворе гостиницы Щетинкина, из окон раздались выстрелы... Это были предатели-штабисты. Пули свистели вокруг меня со всех сторон, но все пролетали мимо, хотя все стреляющие знали меня /.../.

Теперь мы были спасены, но следовало торопиться... Внезапно со всех сторон зазвонили колокола, огромная толпа людей орала: “Тебе, Бога, хвалим...”

5-ый Латышский стрл. полк понес в Казани большие потери. Остатки полка были переведены в Арзамас и приданы штабу фронта. За двухдневную оборону Казани 5-ый Латышский стрл. полк постановлением Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета был награжден Почетным красным знаменем. Это был первый подобный случай в Советской России”.

В своем описании сражения Вациетис, однако, умалчивает, что в то время как латышские стрелки поехали отдыхать в Арзамас, на Восточный фронт прибыл Троцкий. Первым делом он распорядился собрать всех отступивших из Казани красноармейцев и курсантов и, построив их в открытом поле в шеренги, приказал расстрелять каждого десятого... за отступление. С легкой руки Троцкого, эта мера стала применяться — впервые в мире! — в Красной армии при каждом отступлении, если это не отменялось приказом свыше.

Потерпев поражение, Вациетис начал готовиться к реваншу и приступил к концентрации частей 5-ой советской армии, костяком которой должны были стать латышские полки (как всегда!). К концу августа он сосредоточил вблизи Казани следующие латышские части: 1-ый Либавский, 2-ой Рижский, 4-ый Лифляндский (сильно потрепанный в предыдущих боях), 6-ой Тукумский стрл. полки; Латышский конный полк, Трошинский лат. отряд, 1-ую, 4-ую и 6-ую латышские батареи.

Почти на все главные командные и политические посты 5-ой армии Вациетис назначил, как наиболее верных, красных латышей. Командующим 5-ой армией был назначен Славен; его помощником — командир Московского латышского отряда Я. Гайлитис; начальником штаба — Андерсонс; комиссаром штаба армии — А. Лапинь; начальником службы связи — Петерсонс; комиссаром связи — В. Межлаукс; командиром Казанского авиационного отряда — П. Межерупс; командиром 3-го Авиационного отряда ~ Ф. Ингаунис.

5-ая армия была разбита на две группы — правобережную и левобережную. Правобережной командовал Я. Саулитис; левобережной — Я. Юдинь. Таким образом латышские полки не только составили костяк 5-ой армии, но латышские командиры и комиссары командовали и всеми другими советскими частями.

11 августа Вациетис дал приказ к генеральному наступлению вдоль обоих берегов Волги. Уже на следующий день у станции Красная Горка, в 13 км от Казани, авангард красных атаковали белые части. К вечеру, неся большие потери, красные вынуждены были отступить. В этом бою пал командир 3-ий лат. бригады Я. Юдинь. Ожесточенное сражение завязалось у деревни Спасское. Здесь рвался вперед 4-ый Лифляндский лат. полк. За два дня непрекращающегося боя Спасское переходило по несколько раз из рук в руки. В сражении были убиты комиссар А. Петерсонс[32a] и председатель ИСКОЛАТ-СТРЕЛА Ю. Заринь. На третий день белые сбили стрелков с позиций и отогнали их на 16 км.

Потерпев поражение, красные залегли в отрытые на скорую руку окопы. Бои прекратились на несколько дней. 27 августа полковник Каппель бросил свои ударные части на позиции 1-го Либавского и 6-го Тукум-ского лат. полков. Сражение длилось три дня — до 30 августа. Во фланг каппелевцев ударил Латышский конный полк, что заставило их отступить в Казань.

5 сентября все пять латышских полков, поддержанные 1-ым Минским, 3-им Курским и 1-ым Московским советскими полками пошли на штурм Казани. Корабли советской Волжской флотилии высадили десант стрелков. 6 сентября 1-ый Либавский и 6-ой Тукумский латышские полки захватили предместье Нижний Услон, а 8 сентября — Верхний Услон, что позволило им, установив на возвышенностях свои батареи, начать интенсивный обстрел позиций защитников города.

После захвата красными Верхнего Услона судьба Казани была решена — мощная советская артиллерия, в том числе и три латышских батареи, могли обстреливать любой пункт лежащего внизу города. К тому же численность советских войск превышала численность защитников города в три раза. Особенно большие потери несли белые от артиллерийского огня. Знаменательно, что на защиту города встали, вооруженные на скорую руку, казанские рабочие, а когда на Казань наступали белые, то они защищать в Казани “рабочую” власть отказались[33].

Видя невозможность отстоять Казань, белые и чехословацкие полки, частью на судах флотилии, частью пешком вдоль левого берега Волги, 8 сентября оставили горящий город. Я. Вациетис так охарактеризовал исход сражения[34]:

“Зная героизм латышских стрелковых полков, я разработал план занятия Казани и отдал Славену решительный приказ провести его в жизнь с величайшей энергией и педантизмом /.../. Сущность плана заключалась в уничтожении сил противника артиллерийским огнем. Самая трудная задача стояла перед теми полками, которые сражались на правом берегу Волги против белых на Верхнем Услоне /.../. Латышские полки вынуждены были здесь сражаться на два фронта /.../ Когда противник предпринимал контратаки, ему приходилось штурмовать уже укрепленные позиции; для решения этой задачи белые направили свои лучшие силы — чехословацкие и офицерские батальоны, которые поэтому оказались первыми жертвами нашей артиллерии. Группа, действующая на левом берегу Волги, была усилена подразделениями 2-го латышского полка и одним батальоном из 4-го лат. полка /.../. В латышских полках потери были столь значительными, что после занятия Казани им необходимо было дать возможность провести несколько дней в городе, чтобы получить пополнение.

Через несколько дней латышские полки на судах отправились из Казани в сторону Симбирска. У города Спасена они высадились на берег и повели наступление с тыла на чехословаков, разогнали остатки тех полков, которые бежали из Казани /.../, Казаки и остатки других частей перешли на службу к Колчаку. В первые дни октября армия Учредительного собрания была ликвидирована”.

... И вполне последовательно: если разогнать Учредительное Собрание Ленин поручил латышским стрелкам, то кому же поручить ликвидацию армии Учредительного Собрания, если не тем же стрелкам?

А заслуги Вациетиса не были оставлены без внимания: 4 сентября он назначается главнокомандующим Всеми Вооруженными Силами Советской Республики. Получил он и высший советский орден — орден Красного знамени.

Но пройдут года, и в 1937 г., во время чтения Вациетисом лекции в Военной академии имени Фрунзе, к кафедре подойдут два невзрачных лейтенанта и попросят его следовать за ними... на Лубянку. Здесь, после издевательств и избиений, его спустят в погреб, где он получит от любимой советской власти еще один орден, вылитый не из благородного метала, а из грубого свинца — пулю в затылок.

СТРЕЛКИ ПРОТИВ КАЗАКОВ И НЕПОКОРНЫХ КРЕСТЬЯН

В то время как Народная армия и Чехословацкий корпус потерпели поражение на Восточном фронте, Белая армия генерала Деникина к осени 1918 г. начала одерживать на Северном Кавказе победу за победой. Были освобождены Ставрополь, Екатеринодар, Новороссийск. 11-я сов. армия была наголову разбита, а ее командующий Сорокин расстрелян по приказу Троцкого. На Дону поднялись казаки и в короткое время очистили Дон от большевиков. В начале октября казачьи полки прорвали красный фронт у станции Алексиково и укрепились на позициях немного южнее Поворино.

Обеспокоенный успехами донских казаков, главнокомандующий Вациетис решил для наведения советского порядка на Дону послать туда своих стрелков. В середине октября в Поворино из эшелонов выгрузились следующие латышские части: Особого назначения Латышский полк; 8-ой Вольмарский и 9-ый Советский лат. стрл. полки; Витебский Латышский кавалерийский полк; 1-ый Латышский артиллерийский дивизион и часть Латышского авиационного отряда, которая расположилась со своими 8 аэропланами под Борисоглебском. Сюда же прибыл штаб 3-ей Латышской бригады с ее командиром В. Бухманисом. Все эти латышские части, как и под Казанью, образовали Особую ударную группу, которой были также приданы 2-ой Лубенский пехотный полк, кавалерийский дивизион, две батареи и саперная рота. Еще раньше, правее Поворино, на усиление 14-й советской дивизии был послан 3-ий Курляндский лат. стрл. полк. Этот полк уже побывал на Дону еще год до того и принимал участие во взятии Ростова. В Особую ударную группу он не вошел и наступал с 14-ой сов. дивизией на правом участке фронта.

Ранним утром 17 октября Бухманис повел свою ударную группу в наступление на станцию Алексиково, но, не достигнув ее, у станции Косарка латыши встретили казачьи полки генерала Гусельникова. Завязалось сражение, которое велось с большим ожесточением и длилось двое суток. Обе стороны понесли большие потери, в плен не брала ни одна сторона. Во время неоднократных атак на Косарку особенно пострадал 8-ой Вольмарский лат. стрл. полк. Большинство командиров были убиты или ранены. Пали в уличных боях председатель полкового комитета Янсонс и помощник командира полка Я. Петерсонс. На другой день латышская бригада вынуждена была отступить к станции Поворино, так и не достигнув своей цели — захватить важную узловую станцию Алексиково.

Узнав о неудачах 3-ей Латышской бригады, главнокомандующий Вациетис отстранил Бухманиса от командования, а на его место, командиром 3-ей Латышской бригады и в то же время командующим ударной группы, был назначен бывший кадровый офицер Российской армии, командир 8-го Вольмарского лат. стрл. полка А. Штейне, который успел со своим полком отличиться в подавлении Ярославского восстания. Вместе с назначением А. Штейне получил подкрепление: 1-ый Борисоглебский социалистический полк, 125-ый советский полк Попова и Пензенский латышский эскадрон.

27 октября Штейне повел свою ударную группу в новое наступление. Вначале латышам удалось занять станцию Косарка и станицу Большинскую, но здесь на них бросились в контратаку казачьи полки и офицерский ударный полк. По несколько раз в день бросались казаки и белогвардейцы на латышские позиции, и только на четвертый день боев им удалось выбить красных стрелков и заставить их отступить на 30 км, в район станции Самодуровка.

В этих боях латышские полки потеряли около 30% своего состава, но немалые потери понесли и белые части. Как одной, так и другой стороне требовался отдых, и на продолжительное время на фронте наступило затишье. Обе стороны готовились к решительному сражению.

Во второй половине ноября на усиление Особой ударной группы Штейна были посланы 9 новых красных пехотных полков, насчитывающих в общей сложности около 19000 бойцов и несколько артиллерийских батарей с 48 легкими и тяжелыми орудиями. Вместе с латышскими частями теперь Особая ударная группа имела свыше 30000 штыков и сабель.

Белое командование имело на этом участке фронта: донские части под командованием генерала Коновалова — примерно 5000 казаков; Гундоровский и Михайловский пехотные полки; Алексеевский офицерский ударный полк; 7 артиллерийских батарей и 4 бронепоезда.

Таким образом Особая ударная группа Штейна превышала белые войска численностью почти в три раза. Командующий Южным фронтом П. Славен дал приказ Штейну во что бы то ни стало прорвать белый фронт и занять станцию Алексиково еще до .начала декабря.

26 ноября части Особой ударной группы пошли в наступление. В авангарде шли 8-ой, 9-ый и Саратовский особого назначения латышские полки. После горячего штыкового боя стрелки 9-го Латышского полка заняли укрепленную станцию Алексиково; а Латышский полк особого назначения, 125-ый пехотный полк Попова и латышская кавалерия прорвали брешь в обороне белых на берегу реки Хопра. В прорыв устремились красноармейские полки. Но неожиданно как для красного, так и для белого командования советская 11-ая Нижне-Новгородская стрелковая дивизия, перебив своих комиссаров, перешла на сторону белых и обнажила правый фланг наступающей советской Особой ударной группы. Используя создавшееся положение, генерал Коновалов с двумя казачьими полками на рысях обошел фланг, окружил Алексиково и ударил 8-му и 9-му лат. стрл. полкам в тыл, нанося латышам большие потери. Брошенные Штейном в контратаку находящийся в резерве Витебский латышский кавалерийский полк, Пензенский латышский эскадрон и Борисоглебский советский полк задержали на время атакующие казачьи полки и спасли 3-ю латышскую бригаду от полного уничтожения, но Витебский латышский полк потерял при этом добрую половину своих бойцов и командиров.

Латышским частям удалось, оставив на поле боя сотни изрубленных стрелков, выйти из окружения и отступить в район Борисоглебска. Измученные длительными боями белые их не преследовали. Во второй половине декабря А. Штейн получил приказ прибыть со своей бригадой на Северо-Западный фронт, чтобы принять участие вместе с Латдивизией в наступлении на Латвию и Эстонию.

+ + +

А пока красные латышские полки и бригады воевали на Восточном и Южном фронтах, небольшие латышские соединения продолжали заниматься в тылу подавлением крестьянских восстаний. Причиной этих сравнительно небольших и носящих локальный характер восстаний была, главным образом, реквизиция продотрядами хлеба и скота, что было фактически прямым разбоем, ибо все забиралось безвозмездно и часто подчистую. Протесты и жалобы во внимание не принимались.

В первой половине августа в Новгородской губернии, в 60 км южнее Новгорода, вооруженные крестьяне уничтожили присланный продотряд, захватили село Медведь, перебили в нем членов местного исполкома и разоружили местный красногвардейский отряд. На подавление восстания 13 августа из Старой Руссы был отправлен несший здесь гарнизонную службу, насчитывающий 300 стрелков, Бологоевский латышский революционный отряд с артиллерийской батареей и кавалерийским взводом. Окружив захваченный непокорными мужичками Медведь, командир латышского отряда К. Чуксте подверг его обстрелу из трехдюймовых орудий. Уже после первых выпущенных снарядов деревянные дома запылали, как смоляные факелы. Пытавшиеся выбраться из Медведя повстанцы с боем начали пробиваться сквозь цепи латышских стрелков, но большей частью пали от меткого пулеметного огня. Около 200 повстанцев были взяты в плен. Советские власти не сообщили об их дальнейшей судьбе,' но вряд ли можно сомневаться, что все они были расстреляны.

Но не успели стрелки Бологоевского латышского отряда покончить с повстанцами в Медведе, как в сентябре вспыхнуло восстание в 65 км от Старой Руссы. И здесь крестьяне отказались отдать хлеб продовольственникам, заявив, что коммунистических дармоедов они кормить не будут. Причем, как и в Медведе, были убиты коммунисты и несколько красноармейцев из продовольственных отрядов. Повстанцев возглавил полковник Гусев. Немедленно на подавление был послан все тот же Бологоевский латышский революционный отряд. У деревни Горженки произошел бой, во время которого хорошо вооруженные и имея опытного командира — полковника Гусева — крестьянские повстанцы нанесли немало потерь стрелкам, но в конечном итоге были разбиты и разбрелись по лесам. Две недели латышские стрелки рыскали по деревням, выискивая повстанцев, но в лесах не осмеливались показываться.

С приближением Донского фронта начались крестьянские восстания в соседних — Тамбовской и Рязанской — губерниях. В середине сентября повстанцы убили коммунистов и разогнали советскую администрацию в Шацком, Касимовском, Моршанском, Блажемском и Спасском уездах. В Спасском уезде к повстанцам примкнули только что мобилизованные крестьяне, которым уже было выдано оружие. 9 ноября восставшие повели наступление на уездный город Спасск. К этому времени в Спасске уже находилось два латышских отряда под командованием командира 1-го гаубичного дивизиона Латышской дивизии В. Лахтиня, отряд коммунистов Спасского уезда и рота красноармейцев.

Повстанцы храбро бросились на штурм города, но после горячего боя были разбиты и бежали. 13 ноября Спасский военком послал командованию Латышской дивизии благодарственное письмо[35]:

“В этом бою т. Лахтин и весь отряд показал себя с лучшей стороны. Этот бой показал, что такое латышские стрелки для РСФСР в то время, когда на истых сынов революции идет с поднятой головой контрреволюция. Прошу передать братьям латышам нашу глубокую благодарность. Имя латышских стрелков, сражавшихся вместе с Спасским отрядом, будет впредь для нас священным”.

В начале ноября вспыхнули крестьянские восстания и в Московской губернии, в Верейском и Наро-Фоминском уездах. На усмирение непокорных мужичков опять были посланы “истые сыны революции”. На этот раз находившийся в Павловском Посаде 2-ой запасной эскадрон Латышского конного полка. Латышский конный полк со своим командиром Я. Кришьянисом в это время находился в пути на Северо-Западный фронт, а в Павловском Посаде были оставлены два запасных эскадрона. 12 ноября латышский эскадрон, соединившись с отрядом красноармейцев, приступил к ликвидации повстанцев. Через два дня, арестовав и расстреляв непослушных крестьян, стрелки навели порядок и восстановили советскую власть.

ВТОРЖЕНИЕ ЛАТЫШСКОЙ ДИВИЗИИ В ЛАТВИЮ И ЭСТОНИЮ

11 ноября 1918 г. Германия капитулировала и 1-ая мировая война закончилась. Согласно мирному договору, Германия должна была в кротчайший срок вывести из оккупированных ею территорий свои войска. 13 ноября советское правительство аннулировало Брест-Литовский мир и, вслед уходящим эшелонам с эвакуированными германскими войсками, послала красные полки, чтобы предупредить организацию антибольшевистских войск и установить советский режим.

18 ноября, когда все еще германские войска находились в Прибалтике, Латвия провозгласила независимость, и приблизительно в то же время провозгласила независимость и Литва. Эстония провозгласила свою независимость гораздо раньше — в феврале 1918 г. Захват прибалтийских стран должна была осуществить 7-я советская армия, авангардом которой, как и на Восточном фронте и на Дону, опять должна была стать Латышская дивизия. На этот раз, кроме военного значения, Ленин придавал посылке Латышской дивизии — и политическое, считая, что латыши не будут сопротивляться и с радостью встретят своих “героических стрелков”.

На сей раз Латышская дивизия должна выступить одновременно в полном составе. Только 1-ый Либавский лат. стрл. полк оставлен на Восточном фронте, в районе Перми; а 5-ый Земгальский лат. стрл. полк задержан в Серпухове, где он охранял штаб главнокомандующего Вациетиса. Еще несколько латышских карательных отрядов, находящихся в войсках ВЧК-ВОРХ, находились в Москве, Петрограде и других городах, где несли охранную службу. Вместо же отсутствующих полков, в Латышскую дивизию были включены другие латышские части, которые в ней раньше не значились: Витебский латышский кавалерийский, Саратовский особого назначения стрл. полки и другие небольшие латышские соединения. Военная операция захвата прибалтийских стран поручалась главнокомандующему Вациетису.

Во второй половине ноября латышские полки начали прибывать с Восточного и Южного фронтов в район Полоцка и Пскова. На подходах к Пскову 4-ый Лифляндский стрелковый и Витебский кавалерийский латышские полки наткнулись на сопротивление русских белых частей, успевших сформироваться перед самой эвакуацией германских оккупационных войск. Эти белые части были в основном сформированы из учащейся молодежи и кадет в Пскове, Острове (Островский полк) и других местах и не обладали боеспособностью, хотя ими руководили опытные фронтовые офицеры, и после коротких боев они отступили в Эстонию.

Псков был взят, и отсюда красные латышские полки устремились в Эстонию и Лифляндию. В обозе Латышской дивизии Вациетис вез готовое советское латвийское правительство, возглавляемое П. Стучкой, Ю. Данишевским и О. Карклиным. Другая колонна советских войск наступала южнее, на Латгалию (восточная область Латвии). 1 декабря были захвачены без сопротивления латышские города Люцин и Режица, а 9 декабря — Двинск. Германские войска порою еще не успевали эвакуироваться, как уже появлялись латышские стрелки, но в конфликты с немцами они не вступали, а даже наоборот оказывали им помощь в скорой эвакуации. Например, после того как в Двинск вошли советские войска, германский гарнизон Двинской крепости оставался там еще две недели, и только 23 декабря их эшелоны планомерно оставили Двинск под дружелюбные пожелания счастливого пути советского командования.

В Эстонии обстояло дело сложнее, так как здесь латышским стрелкам было оказано сопротивление. 6 декабря 2-ая Латышская бригада — три стрл. полка и кавалерийский эскадрон — под командованием Фабрициуса повела наступление через Печоры на г. Выру и расположенный на эстонско-латвийской границе Валк. 8 декабря немецкое командование передало Фабрициусу Выру из рук в руки, но на подходах к Валку отряды национальных эстонцев и отступившие из Псковской губернии русские добровольцы дали стрелкам 2-ой латышской бригады бой. На помощь красным латышам подоспела 2-ая сов. Новгородская дивизия, после чего эстонцы отступили на север. 18 декабря стрелки уже рыскали в Валке по квартирам, выискивая не успевших бежать или оставшихся на милость большевиков контрреволюционеров и буржуев.

Из Валка с важным железнодорожным узлом было удобно вести наступление и на Ригу, и на Таллинн, однако для ведения наступления на обе столицы одновременно — Латвии и Эстонии — у Вациетиса не хватало сил. Ему было известно, что в Эстонии его ожидает стойкое сопротивление, ибо эстонцы уже имели значительные воинские части и кроме того в районе Пернова находился Русский Северный корпус генерала Юденича (позднее — Северо-Западная Русская армия), а у национального латышского правительства войск не было, ибо большая часть способных к воинской службе латышей находилась в красных латышских стрелковых полках, а другие, пока не познали большевистский террор, были на стороне Советов. Все, что было у национального латышского правительства, — это три небольших отряда. Поэтому Вациетис решил сначала захватить Латвию. По этому поводу советский латышский командарм Р. Берзиня пишет[36]:

“В связи со стратегическими оперативными планами решающее значение придавалось освобождению Эстонии. Это было необходимо, чтобы не дать возможности эстонской буржуазии с помощью иностранных империалистов сформировать антисоветские войска. Заодно было необходимо разгромить русский белогвардейский Северный корпус, главные части которого отступили из района Вырва — Валка в направлении Пернова. С другой стороны, важно было освободить Ригу — латвийский, как и всей Прибалтики, политический и административный центр. Это было принято во внимание, и командование вооруженными силами РСФСР в середине декабря 1918т. отдало приказ о взятии Риги”.

Не встречая сопротивления, 2-ая Латышская стрл. бригада быстро продвинулась в юго-западном направлении. 21 декабря 4-ый Лифляндский Латышский полк захватил Вольмар и 23 декабря — Цесис; а 1-ый Усть-Двин-ский Латышский и 9-ый Новгородский стрл. полки — г. Руиен. Еще раньше, на южном участке фронта, продвигаясь вдоль течения р. Двины, Саратовский особого назначения и 3-й Курляндский латышские полки 9 декабря вошли в города Крустпилс и Якобпилс.

22 декабря возглавляющий советское латвийское правительство П. Стучка провозгласил “независимость'' Советской Латвии. Национальное латвийское правительство К. Ульманиса, не веря в большевистскую породу латышских стрелков, обратилось к ним с воззванием, которое было отпечатано во многих тысячах экземпляров и переправлено в места, уже занятые стрелками, или оставлено в городах, которые лежали на их пути к Риге[37]:

“Латышские воины в России! В темные и ужасные дни вы вынуждены были расстаться с Латвией... Теперь после развала военной силы Германии, Латвия стала свободной. По воле народа, объявлена независимая демократическая республика Латвия. Вы можете вернуться на родину, если вы признаете независимость Латвии и ее настоящее устройство; приходите без оружия или отдайте его Латвийскому временному правительству...

Латышские бойцы красной армии! Достигнута цель, за которую в горячих боях многие из вас пролили свою кровь на латышской земле. Латвия свободна... Латвия зовет вас, как свободных граждан под свой флаг”.

Напрасные труды... для стрелков своим флагом оставался флаг интернационального коммунизма, флаг красный. К концу декабря латышские стрелковые полки подошли к Риге с севера и востока на 20—30 км. Как уже отмечено выше, у Латышского национального правительства было только несколько малочисленных отрядов. В начале декабря прибывший из германского плена капитан Российской армии Я. Балодис[37a] сформировал первую воинскую часть независимой Латвии — Офицерскую резервную роту, в которой числилось 260 человек. Была еще сформирована Студенческая рота из 216 студентов. Из Цесиса отступила в Ригу рота цесиских добровольцев; из Латгалии и г. Мадона прибыло еще три небольших отряда. В общей сложности все латышские национальные войска насчитывали около 1800 человек. Наиболее сильной воинской группой в Риге был немецкий Балтийский Ландесвер — 2500 солдат и офицеров. Всех этих войск не было достаточно для обороны Риги, тем более что английский адмирал Синклер, эскадра которого вошла 18 декабря в Рижский порт, заявил, что британское правительство запретило ему принять участие в обороне Риги (что означало согласие Англии на занятие столицы Латвии большевиками).

Тем не менее латышские национальные отряды и части Ландесвера решили оказать сопротивление, но в сражении 1 января на подступах к городу были отбиты. 2 января латышское правительство уехало в соседнюю Митаву (ныне — Елгава), а ранним утром 3 января отступил за Двину и арьергард антисоветских войск. К вечеру того же дня кавалеристы Витебского латышского конного и стрелки 6-го Тукумского латышского полков ворвались в город, а на другой день стрелки 1-го Усть-Двинского и 4-го Лифляндского латышских полков прошли парадным маршом по главным улицам Риги. 6-ой Тукумский лат. стрл. полк и 2-ой латышский кавалерийский дивизион как первые вошедшие в Ригу были награждены красными боевыми знаменами.

После окончания гражданской войны в независимой Латвии латышская историография, игнорируя исторические факты, представляла дело так, будто в конце 1918 г. и в начале 1919 г., после объявления независимости Латвии, “русские войска” напали на Латвию, захватили ее столицу и провели кровавую расправу над латышским населением. Если бы это говорилось о 1940— 1941 гг., то возразить на это трудно. Но не в 1918—1919 гг. В эти годы почти всю Латвию со столицей Ригой захватили и пытались установить коммунистический режим не какие-то “русские войска” (даже не красные), а латышские стрелковые полки с привезенными в своем обозе латышскими коммунистическими вожаками — Стучкой, Данишевским, Карклиным, Петерсоном, Пиече и др. И об этом свидетельствуют сохранившиеся исторические документы. Ну вот хотя бы посланная Стучкой и Данишевским Ленину телеграмма[38]:

Вскоре, приказом Вациетиса, командующим армией Советской Латвии был назначен командир 1-ой лат. дивизии Авен, членами реввоенсовета — Пиече и и Дауманис. В 1-ой латышской дивизии все 9 стрелковых полков и 2 кавалерийских, по своему национальному составу были латышскими, но в новой 2-ой латышской стрл. дивизии было 6 латышских стрл. полков, а 3 полка — 12-ый, 14-ый и 17-ый — были сформированы из русских и интернациональных частей 7-й сов. армии, однако командные и политические посты в них занимали большей частью латыши. Во 2-ой дивизии служили и латвийские меньшинства[40a] — уроженцы Латвии: литовцы, русские, евреи и поляки — около 12%. В первоначальном составе Советская Латышская армия насчитывала около 22000 человек, но после притока добровольцев и мобилизации ее численный состав увеличился в два раза и к маю 1919 г. в ней числилось 45317 человек[41].

РАЗГРОМ СОВЕТСКОЙ ЛАТЫШСКОЙ АРМИИ

Новый командующий Авен, не медля, повел свои войска в наступление на Курляндию. 9 января была захвачена Митава, а 10 января 1-ый Усть-Двинский лат. стрл. полк после боя с отрядом балтийско-немецкого Ландесвера Мантейфеля взял Тукум. С востока, переброшенные с Донского фронта, 2-ой Рижский, 3-ий Курляндский и 10-ый Саратовский особого назначения латышские полки с Латышским артиллерийским дивизионом вели наступление на Либаву вдоль латвийско-литовской границы. Прибывшие с Донского фронта латышские полки были сильно потрепаны в боях у По-ворино, но в Латвии они обильно пополнялись добровольцами, о чем свидетельствует бывший стрелок Я. Адамсон в своем воспоминании “Боевой путь 10-го стрл. полка”[42]:

“Ряды 10-го полка сильно поредели в жестоких боях на Южном фронте. Единственным пополнением были молодые добровольцы, которые стали вступать в полк, как только мы оказались на территории Латвии. В январе и первой половине февраля в полк вступило 532 добровольца”.

С полками 3-ей лат. бригады небольшие соединения Ландесвера вступали в бой, но удержать ее продвижения вперед не могли. 26 января авангард бригады форсировал реку Венту и занял позицию в 70 км от Либавы. В то же время по территории Литвы двигались к берегам Балтийского моря части 7-й советской армии, имея в авангарде 39-ый интернациональный полк.

30 января, сломив сопротивление небольших отрядов национальных латышей и Ландесвера, латышские стрелки стремительной атакой захватили Виндаву. Таким образом, вся территория Латвии, за исключением небольшой юго-западной части Курляндии, находилась под властью латышских коммунистов. Казалось, захват второго по величине латышского города Либавы — вопрос нескольких дней, и латышское правительство Ульманиса начало готовиться к эвакуации.

Сложнее обстояло дело у Вациетиса в Эстонии. Успев сформировать армию и получив от англичан оружие, а из Финляндии помощь в виде прибывших в Эстонию финских белых[42a] войск, эстонцы 7 января перешли в контрнаступление и погнали красных со своей территории. 10—11 января эстонцы выбили большевиков из Роквери. Вместе с эстонцами у латышского города Руиен действовал латышский национальный отряд, сформированный в Эстонии полковником Земитаном. 14 января легендарный добровольческий батальон Куперяно-ва, поддержанный бронепоездом, разбил латышских стрелков под Дерптом и освободил город; а 18 января части Русского Северо-Западного корпуса, после двухдневного свирепого боя, выбили красных из Нарвы и перенесли военные действия на русскую территорию. На всех участках красные потерпели поражение. Немецкий историк Георг фон Раух в своем труде “История балтийских государств” отмечает[43]:

“С тех пор как Эстонская армия перешла в наступление, прошло меньше 12 дней, как вся Эстония была освобождена. Советское Эстонское правительство было при деле всего 6 недель... Поднятое 16 февраля коммунистическое восстание на острове Эзель было разгромлено через одну неделю”.

Перейдя латвийскую границу, эстонские и финские войска, разбив 9-ый советский полк, повели наступление на латышский г. Алуксне. У Советской Латышской армии создалось в Лифляндии критическое положение. Для стабилизации этого фронта командующий Авен перебросил 2-ю лат. стрл. бригаду — 1-ый Усть-Двинский, 4-ый Лифляндский латышские стрл. полки, 2-ой лат. кавалерийский дивизион и 3 аэроплана, чем ослабил курляндскую группу войск.

О боях латышских стрелков с финнами рассказывает бывший стрелок 6-го Тукумского лат. стрл. полка Л. Идресал в своих воспоминаниях “В борьбе за советскую Латвию”[44] (передается с сокращениями):

“В рядах белогвардейцев были навербованы иностранными империалистами белофинские добровольцы. Они отличались большой жестокостью, за что их прозвали “мясниками”. Белофиннам удалось обойти наш фланг и прорваться к Алуксне. Пришлось снова отступить.
Мы заняли позиции у Алуксне, правее железной дороги /.../. Наконец снова прибыли связные и рассказали, что на станции идет ожесточенный бой. Атаку финнов сдерживает наш пулемет, из которого огонь ведет какой-то стрелок. Он проявляет исключительное хладнокровие и бесстрашие — скошенные цепи белофиннов падают как снопы. Соседняя с нами часть отходит. Бой в Алуксне продолжался весь день. Только к вечеру раздались крики “ура”, затем ударил колокол алуксненской церкви и наступила тишина. Мы подумали, что наши отогнали белофиннов. Взводный Эмберг решил отправиться в сторону Алуксне и выяснить обстановку. Через некоторое время он прибежал назад и сказал, что по дороге от Алуксне движется колонна финнов, а со стороны селения Алсвики тоже наступает белогвардейская цепь. Эмберг приказал взять пулемет и уйти в лес /.../.

Товарищи рассказали о бое в Алуксне. Латышские стрелки в Алуксне стояли насмерть /.../. Успехи бело-эстонцев и белофиннов на нашем участке фронта носили временный характер /.../. Мы, красные латышские стрелки, знали, что буржуи всех стран хотят отнять у нас завоеванную свободу /.../. В тяжелые январско-февраль-ские дни 1919 г. подавляющее большинство стрелков 6-го латышского полка с честью оправдало добрую славу красных латышских стрелков”.

В то же самое время латышских стрелков начали бить и в Курляндии. 29 января национальный латышский батальон полковника Калпака стремительной атакой разгромил 2-ой Рижский лат. стрл. полк, и вернул расположенный вблизи Либавы городок Скрунда, а части Балтийского Ландесвера после короткого боя вынудили 10-ый Саратовский особого назначения латышский полк отступить на правый берег реки Венты.

Но развить сразу же дальнейшее наступление Латышское правительство не могло из-за весьма незначительного контингента национальных войск. В его распоряжении были: батальон полковника Калпака — около 600 человек, Студенческая рота — 200 студентов и еще 4 роты добровольцев, в общей сложности около 500 человек. Объявленная в феврале в Либаве мобилизация дала всего 346 новобранцев. Был еще белый русский отряд свтл. князя Ливена, сформированный частью из местных русских, частью из возвращавшихся из Германии русских военнопленных, пожелавших включиться в борьбу с большевиками. Но всех этих войск, конечно, не было достаточно, чтобы отразить Советскую Латышскую армию с ее 18 стрелковыми, 2 кавалерийскими полками и обильно оснащенную артиллерией,

В это время в Либаве и Западной Литве все еще находилась довольно большая группа германских войск, эвакуация которой в Германию была задержана. Новое германское демократическое правительство, следя за неудержимым продвижением большевистских войск, опасалось, что после занятия Курляндии советчики не остановятся и, пожалуй, попытаются вторгнуться в Восточную Пруссию, где их уже ждали отряды спартаковцев и революционных немецких матросов, которые открыто говорили, что в самом ближайшем времени Красная армия войдет в Германию и “освободит” рабочих от капиталистов и т. д. И действительно, коммунистические ячейки и матросские комитеты в Кенигсберге и Мемеле находились все время в контакте с советским командованием. Поэтому германское военное правление в Восточной Пруссии решило с эвакуацией и демобилизацией находящихся в Литве и Курляндии своих войск повременить. Со своей стороны, у латышского правительства, несмотря на неприязнь и недоверие к немцам, не было иного выхода, как обратиться за помощью к германскому командующему этой группой войск генералу Ф. фон Квасту, ибо неоднократные попытки получить помощь от англичан и даже шведов — для чего глава правительства К. Ульманис съездил в Стокгольм — успеха не имели. Вся помощь англичан, корабли которых стояли в Либавском порту, выразилась в передаче латышам 5000 винтовок, 50 автоматов и 5 миллионов патронов.

После сложных переговоров, посулов и обещаний (немецким солдатам было обещано наделение земельными участками) латышское правительство, Балтийский Ландесвер и германское командование пришли к соглашению о создании союзных войск для изгнания большевиков из Риги и Латвии. В свою очередь, немецкие солдаты не выражали большого желания возвращаться в побежденную голодную и безработную Германию и охотно приняли предложение расправиться с коммунистами, ну и конечно, — наделы земли...

1 января в Либаву из Финляндии прибыл генерал фон Гольц, который разгромил там со своей экспедиционной дивизией красных финнов, пытавшихся было свергнуть законное финское правительство. Теперь генералу Гольцу поручалось разгромить красных латышских стрелков. Антанта, напуганная распространением большевизма, дала свое согласие на использование германских войск для изгнания красных из Прибалтики, и на возглавление их генералом Гольцем, ибо как отмечает латышский историк П. Клане в своем труде “Горячее Железо”[45]:

“В то время ген. Гольц был Либавским губернатором и командиром VI резервного корпуса, которому скоро подчинились и сформированные в Германии части. Он был ответствен за все антибольшевистские силы в Курляндии, и, следовательно, распространение его власти имело логическое основание”.

Нужно ли пояснять, что у латышей были одни политические планы, у немцев — другие. Каждая сторона заведомо обманывала другую, и еще до начала общего наступления за освобождение Латвии между латышским правительством и германским командованием начались трения и неполадки, но общая большевистская опасность сглаживала конфликты. Нейтральную позицию занимал свтл. князь Ливен со своим русским отрядом. Отряд насчитывал свыше 1000 человек, но только половина его была на фронте, так как ливенцы должны были охранять в Либаве (как нейтральная войсковая часть) правительственные и городские учреждения и склады с английским оружием, чтобы их самовольно не могли захватить ни немцы, ни латыши.

К началу февраля генерал Гольц приготовил ударную группу для широкого наступления по всему фронту, в которую вошли: германские 1-ая гвардейская дивизия — около 4500 штыков; Железная дивизия — около 2500 штыков и авиационная эскадрилия; Балтийский Ландесвер — около 3500 штыков и сабель; латышский батальон полковника Калпака и другие латышские небольшие подразделения — всего около 900 человек; русский отряд Ливена — около 600 человек; несколько кавалерийских эскадронов и бронепоезд. Всего — 13000 солдат и офицеров.

13 февраля части Ландесвера под командованием майора Флетчера опять нанесли поражения 2-му и 10-му латышским стрелковым полкам и, освободив г. Кулдигу, повели наступление на Виндаву. Отряд Ливена в коротком бою разбил 3-ий латышский кавалерийский дивизион и форсировал р. Венту южнее Кулдиги. 24 февраля ландесверцы Флетчера пошли на приступ Виндавы, причем позиции советских войск обстреляли вошедшие в устье Венты английские корабли. Защищавший Виндаву 16-ый лат. стрл. полк и отряды коммунистов были разбиты, и к вечеру того же дня Виндава была освобождена.

Южнее, в направлении Митавы, наступал батальон полковника Калпака. Проходя лесистую местность, калпаковцы по ошибке обстреляли наступающий левее батальон Ландесвера, приняв их за красных. В завязавшейся перестрелке был убит сам полковник Калпак. На его место был назначен произведенный в полковники Я. Балодис, а Латышский батальон, в связи с сильно увеличившимся составом, был переименован в Латышскую отдельную бригаду.

На среднем участке фронта Железная дивизия завязала бои с 1-ой латышской стрл. бригадой, а на самом южном участке фронта успешно наступала с территории Литвы на г. Бауск германская 1-ая гвардейская резервная дивизия, гоня перед собой 2-ую латышскую стрл. дивизию.

Хотя красные войска и имели численное превосходство, но они несли поражение за поражением. После того как против эстонцев и финнов из Курляндии была переброшена 2-ая лат. бригада (1-ой Латдивизии), на Курляндском фронте старых латышских стрелковых полков осталось меньше, а новоиспеченные лат. стрл. полки из мобилизованных и добровольцев ни в какое сравнение со старыми стрл. полками не шли. Добровольцы были благонадежны — это были отбросы латышского народа, рижские хулиганы — пашпуйки (латышские блатные) и уголовники, и они шли к таким же отбросам-стрелкам, чтобы иметь возможность безнаказанно “грабить награбленное”, но старые стрелки имели за собой большой военный опыт, а эти, за неимением времени, не были обучены. Что касается мобилизованных, то, успев познакомиться с “идеологией” и практикой стрелков, воевать за установление их любимой советской власти никакого желания у них не было, и при первой возможности они или дезертировали, или переходили на сторону национальных латышских войск. Но и у некоторых старых стрелков после стольких поражений начало меняться настроение. Они раньше считали, что вся Латвия через месяц будет в их руках. Можно будет получить длительный отпуск или совсем демобилизоваться и остаться с родными... заделаться каким-нибудь комиссаром, председателем и т. д., а вместо этого опять беспрерывные бои, уже половина товарищей сложили кости и на Волге, и на Дону, а теперь и на родине. Вместо дома опять отступление в чужую Россию... так не лучше ли остаться на родине? А свои латыши примут. Конечно, такое решение приняло весьма незначительное количество стрелков, в том числе и бывших офицеров. Дезертирство и переход на сторону неприятеля касались, главным образом, мобилизованных, о чем свидетельствует изданный Курляндско-Лифляндским революционным военным советом приказ от 8 мая[46]:

“Последние бои на фронте свидетельствуют о важных недочетах, причиной которых является то, что в последнее время армию наводнило много мобилизованных, которые большей частью не освоили коммунистических идей и не сознают своих обязанностей во время гражданской войны. Нет сомнения, что в рядах армии находятся люди враждебные советской власти, стремящиеся любой ценой расстроить ряды армии”.

Что касается старых стрелков, то, конечно, “коммунистические идеи” они усвоили твердо, и латышским национальным войскам, Ландесверу и Эстонской армии понадобится еще полгода, чтобы заставить их отступить из Латвии. Впрочем, этого отступления не было бы, если бы у Ленина не создалось критического положения на более важных, опасных для существования самой советской власти фронтах против Белой армии на юге России и под Петроградом. Но вернемся к боям в Курляндии.

После некоторого затишья в конце февраля и начале марта генерал Гольц возобновил наступление, 15 марта части Ландесвера захватили Тукум, выбив из него отступивших сюда 16-ый и 10-ый лат. стрелковые полки, а 18 марта пошли на штурм Митавы, которую защищали стрелки 18-го латышского полка и местные коммунистические отряды. Атака ландесверцев была такой неожиданной и стремительной, что стрелки бежали, оставив оружейные склады и санитарный поезд со своими ранеными.

Потеря Тукума и Митавы создала непосредственную угрозу Риге. У советского латышского правительства начался переполох. Коммунистическая латышская газета “Циня” (“Борьба”) забила тревогу:

“Революционная Рига в опасности!..
К оружию, рабочие!”

От Вациетиса пришел приказ вернуть Митаву и стабилизовать фронт. Командующий Советской Латышской армией Авен приказал командиру 3-го Курлянд-ского лат. стрл. полка Стучка подготовить ударную группу и напасть на Митаву с юга, В штурмовую группу вошли: 2-ой Рижский лат. стрл. полк, пулеметные команды 1-го и 4-го лат. стрл. полков, 1-ый латышский тяжелый артиллерийский дивизион, Интернациональный легион им. К. Либкнехта, 2-ой батальон Витебского полка ВЧК и коммунистические отряды из Талсы, Тукума и Салдус.
20 марта стрелки, поддержанные огнем артиллерийского дивизиона и бронепоезда, бросились на штурм города. Целые сутки шел бой, и на другой день стрелкам удалось захватить железнодорожную станцию и мост через р. Лелупе. Но неожиданно красным войскам в тыл ударила поспешившая к Митаве Железная дивизия. После короткого ближнего боя, во время которого были пущены в ход ручные гранаты и штыки, стрелки бежали из предместья Митавы.

На южном участке фронта 23 марта 1-ая гвардейская резервная дивизия разбила 3-ий Курляндский латышский и 99-ый красноармейский полки и заняла Бауск, а на следующий день, 24 марта, национальные латышские части выбили красных из курортного города Кемери. Немного позднее Цесиский латышский батальон захватил расположенный вблизи Риги городок Калнцием, а Латышская студенческая рота форсировала р. Лелупе в 30 км от Риги. Впереди оставался последний бастион Советской Латвии — Рига.

Рига могла бы быть освобождена сразу после взятия Митавы, но у генерала Гольца и Балтийского Ландесвера начались трения и несогласия с национальными латышами на почве будущего политического устройства Латвии, ибо немцы считали, что фактически очистили Курляндию от большевиков германские войска и Балтийский Ландесвер, а латышские войска ввиду их малочисленности в военных операциях играли весьма незначительную роль, и, следовательно, германское командование должно принять участие и в решении политических вопросов. Латыши по-своему были тоже правы, считая, что в Латвии должны управлять только латыши (а обещанные привилегии и наделы землей немецких солдат постарались забыть).

Все это привело к отсрочке наступления, но, в конце концов, на совместном совещании генерала Гольца, полковника Балодиса, майора Флетчера и свтл. князя Ливена был разработан оперативный план освобождения Риги на 22 мая. В штурме Риги должны были принять участие: части Ландесвера — 3500 человек, Латышская бригада полковника Балодиса — 2065 человек и русский отряд Ливена — около 600 человек, в том числе кавалерийский эскадрон — 78 сабель и две пулеметные команды. В штурме принимали участие несколько броневиков и немецкая эскадрилья. Железная дивизия наступала юго-восточнее Риги.

К этому времени в Риге находились: 5 латышских стрелковых полков, 3 тяжелых артиллерийских батареи, Военная школа Советской Латышской армии и Рижский коммунистический карательный отряд Казакса. Остальные латышские стрелковые полки вели бои в районе Бауска против 1-ой гвардейской резервной дивизии и в северо-восточной части Латвии, в районе г. Алуксне, против Эстонской армии и белофиннов.

В ночь на 22 мая передовые части Ландесвера ворвались в предместье Риги на левом берегу Двины — Задвинье и, захватив мосты через Двину, устремились к центру города. Стрелки не оказали большого сопротивления, и после уличных перестрелок и коротких кровавых схваток, опасаясь попасть в окружение, красные латышские части поспешно отступили. Но не всем удалось бежать. Началась кровавая расправа над коммунистами и не успевшими бежать стрелками. На следующий день ранним утром в Ригу вошли, сопровождаемые восторженной толпой рижан, Латышская бригада полковника Балодиса и русский отряд Ливена. Красные латышские стрелки с бежавшим правительством П. Стучки оставили в Риге кровавую память. Как сообщает латышский историк А. Шилде в своем академическом труде “Латышская история 1914—1940”[47]:

“По статистическим данным Рижского статистического управления, в одной только Риге за неполные 5 месяцев голодной смертью и от эпидемий, связанных с голодом, вымерло 8540 жителей, а во всех областях, находившихся под советской властью, умерших от голода было еще больше.

Количество жертв увеличилось расстрелом политических противников или воображаемых противников. Из официальной публикации в коммунистических изданиях и из брошенных революционными трибуналами списков, можно установить, что в 1919 г. большевики расстреляли в Риге 1549 человек, в провинции 2083, всего — 3682 человека. Так как не все убитые были зарегистрированы, то можно считать, что количество убитых доходит до 5000 человек. После изгнания большевиков из тюрем и концентрационных лагерей были освобождены 18000 заключенных”.

После взятия Риги латышские национальные войска, увеличив свой состав до 20 тысяч человек, образовали национальную, Латышскую армию. Однако национальным латышам и Балтийскому Ландесверу понадобилось еще около 4 месяцев, чтобы очистить Латвию от красных войск. К концу июня 1919 г. Советская Латышская армия перестала существовать.

СТРЕЛКИ ПРОТИВ ЭСТОНСКОЙ, ПОЛЬСКОЙ И РУССКОЙ СЕВЕРО-ЗАПАДНОЙ АРМИЙ

После отступления в восточную часть Латвии сильно потрепанные латышские части были сведены в старую Латышскую дивизию. 2-ая Латышская дивизия была расформирована, а остатки ее разбитых полков влились в старые стрелковые полки. Латышская дивизия по-прежнему состояла из 3-х бригад (по 3 стрл. полка в каждой), дивизионной артиллерии, 2-х кавалерийских полков, авиации и технических частей. Теперь было еще и 2 бронепоезда. Несмотря на большие потери, к концу лета 1919 года Латдивизия опять насчитывала около 17000 стрелков, то есть столько же, сколько их прибыло из России в Латвию в конце 1918 г., ибо пополнила свои поредевшие ряды остатками разбитых частей расформированной 2-й латышской дивизии, бежавшими из Латвии коммунистами, милиционерами и советскими активистами.

Теперь фронт проходил вдоль латвийско-русской границы: от Алуксне, через Режицу, до Двинска. Здесь война приняла оборонительный характер и ограничивалась мелкими стычками. Наиболее активные военные действия части XV советской армии, в которую теперь была включена и Латышская стрл. дивизия, вели в Псковской губернии против национальных эстонцев и белогвардейцев Северо-Западной армии. Особенно успешно воевал против эстонцев и белых русских 2-й Рижский лат. стрл. полк. Об этом рассказывает участник боев, стрелок Л. Идерсалс[49]. Цитируется с сокращениями:

“Еще в двадцатых числах мая 1919 г. белогвардейские банды Булак-Булаховича и белоэстонцы прорвали наш фронт западнее Пскова и захватили город. Захват города создал серьезную угрозу, всей Северной группе армий Советской Латвии. Южнее Пскова действовали части 2-й белоэстонской дивизии, а с востока — 2-й русский белогвардейский корпус. Командующий XV армии Корк разработал план разгрома противника под Псковом.

Белоэстонские части должны были быть отброшены на территорию Эстонии, а фланг и тыл русского белогвардейского корпуса обнажен. По приказу командующего Корка начальник Латышской дивизии А. Матусевич бросил 2-й латышский полк на поддержку объединенной бригады 11-й дивизии...

Не имея возможности остановить продвижение 2-го латышского полка, белогвардейцы стали отходить на этом участке (...) 23 августа наша артиллерия открыла огонь по позициям противника. Белогвардейцы тоже ответили сильным огнем (...). Завязался ожесточенный бой (...). Не выдержав удара красных латышских стрелков, противник дрогнул и побежал.

От пленных мы потом узнали, что на стороне белых участвовало несколько батальонов эстонцев и части белогвардейского корпуса. Мы тоже понесли большие потери. В 1-м батальоне пало или было ранено более половины всех командиров, в том числе и комбат Заринь. Много убитых и раненых было и среди стрелков. 26 августа 2-й латышский полк вошел в Псков. При освобождении Пскова пало 97 наших стрелков, было много раненых и пропавших без вести.

Так 2-й латышский стрл. полк выполнил возложенную на него задачу. Более того, он обеспечил успех всей задуманной операции по освобождению Пскова. Эстонцы отошли на свою территорию. Русский белогвардейский корпус отступил к Гдову. Прорыв 2-го латышского полка решил исход сражения”.

2-й лат. стрел, полк оставался в Пскове три дня и уже 29 августа получил приказ отправиться в Двинск против Польской армии, командующий которой ген. Э. Рыдз-Смигла повел наступление на Двинск и Краславу. В этом районе кроме красноармейских частей находился Латышский полк особого назначения XV сов. армии. 30 августа, когда красноармейцы под напором поляков бросили свои позиции на левом берегу Двины и побежали по Гривскому мосту на правый берег, прямо с эшелонов на поляков в атаку пошли стрелки 2-го полка, чтобы не допустить поляков к захвату моста. Описание боя за Гривский мост стоит в изданной на латышском языке “Истории латышских стрелков”[50]:

“Под градом пуль, под сильным огнем артиллерии, минометов и бронированного поезда полк стал проходить деревянный мост. Несколько снарядов противника поразили мост, все усиливался уничтожающий винтовочный и пулеметный огонь, пали первые жертвы и много было ранено, но это не могло сломить мужества стрелков. То бегом, то ползком, стрелки перешли на левый берег Двины, бросились на противника и штыками и прикладами заставили его бежать”.

Благодаря стрелкам 2-го Рижского стрл. полка, Двинск на некоторое время большевикам удалось удержать. Хуже обстояло дело у стрелков в Белоруссии. Находящийся восточнее Минска, в районе Ракова 9-й латышский стрл. полк 4 августа был выбит атакой польских войск со своих позиций, а 9 августа поляки уже находились в Минске. Командующий Корк, чтобы остановить польское наступление, срочно перебросил в район Минска 7-й Бауский, 8-й Вольмарский лат. стрл. полки и артиллерию 3-й латышской бригады. В ночь на 17 августа польские легионеры атаковали позиции, занятые 8-м Вольмарским лат. стрл. полком и другими красными частями. Сражение длилось несколько дней. Непрерывными атаками подавляющим числом войск поляки, наконец, выбили стрелков из их окопов и окружили со всех сторон. Положение спас командир 7-го Бауского лат. полка, бросив своих стрелков в контратаку. К концу августа советские войска были отброшены за реку Березину.

Приблизительно в то же время на Южный фронт был переброшен 5-й Земгальский латышский полк. Год тому назад этот полк во время штурма Казани был разгромлен в уличных боях, ударным полком полк. Каппеля и чешскими легионерами, и его остатки вместе с Вациетисом чудом вышли из окружения. Полк был настолько обескровлен, что во время предпринятого Вациетисом контрнаступления на Казань не мог принять в нем участия, и был отправлен на отдых в Арзамас. В полку осталось не больше 300 старых стрелков. Когда главком Вациетис переехал со своим штабом в Серпухов, то свой родной Земгальский полк он взял с собой для охраны штаба. После разгрома армии Советской Латвии полк стал быстро обрастать бежавшими из Латвии большевизированными латышами. В него влился также бежавший из Риги Рижский особый коммунистический батальон Б. Казака. Перед отправкой на Южный фронт 5-й лат. полк опять насчитывал свыше 2000 стрелков и имел свою полковую артиллерию, две пулеметных команды, команду конных разведчиков и был переименован в 5-й Особый латышский полк. Прибыв на Южный фронт, 5-й Особый латышский полк имел несколько кровавых стычек в районе Козлова с казаками ходившего по красным тылам корпуса Мамонтова, но в связи с создавшимся критическим положением красных под Петроградом, был срочно переброшен против армии ген. Юденича.

Наступление Русской Северо-Западной армии развивалось успешно и стремительно. 16 октября белые заняли Красное Село и Гатчину. Ген. Юденич возлагал большие надежды на помощь английской эскадры, командование которой обещало поддержать штурм Петрограда огнем своей артиллерии. Но так случилось, что почти все английские корабли к этому времени покинули Финский запив и ушли в Ригу, чтобы помочь национальным латышам отразить наступление на город армии авантюриста Бермонт-Авалова, насчитывавшей около 40000 человек, в число которых входили 32000 немцев и 8000 русских, набранных из числа военнопленных в Германии. Полковник Бермонт-Авалов получил от ген. Юденича приказ оставить своих немецких солдат и идти со своими русскими частями на присоединение к Северо-Западной армии. Вместо этого Бермонт-Авалов повел наступление на Ригу, утверждая, что там засели коммунисты. Таким образом, Бермонт-Авалов нанес два удара ген. Юденичу: не привел к Петрограду русские антикоммунистические войска и оттянул из Финского залива английские корабли.

Несмотря на измену Бермонт-Авалова, 1-й русский корпус подошел к пригородам Петрограда; а восточнее белые части дошли до деревни Ям-Ижора, в 7 км от Николаевской железной дороги, имея задание ее перерезать и, таким образом, не допустить эшелоны с красными войсками из Москвы в Петроград. Захват Николаевской железной дороги мог сыграть решающую роль в освобождении Петрограда. Это было учтено Лениным, поэтому он и приказал в самом срочном порядке перебросить сюда 5-й латышский полк.

22 октября северо-западники уже намеревались захватить станцию Поповка; но ночью, под покровом темноты, на станции уже высаживались стрелки 5-го лат. полка. Они сразу же двинулись к деревне Ям-Ижора, где застали врасплох спящих северо-западников. После отчаянного штыкового боя белые отступили за реку Ижора. К утру подоспели Волынский гвардейский полк и офицерский батальон, чтобы не допустить стрелков на левый берег Ижоры. Опять разыгрался жестокий бой. Стрелки бросились в атаку через мост и вынудили белых отступить в сторону Павловска. Таким образом, стрелки выполнили порученное им задание и не допустили неприятеля перерезать железную дорогу, что в большой степени помогло красным одержать победу.

Позднее 5-й лат. стрл. полк принял участие во всех последующих боях под Петроградом и Гатчиной. За отвагу, проявленную в боях в Ям-Ижоре, Детском Саду и Павловске, 5-й латышский полк был вторично награжден почетным красным знаменем, а командир полка Я. Грегорс и полковой комиссар Я. Лундарс — орденами Красного знамени и золотыми часами. Золотыми часами были награждены и все командиры, а стрелки — серебряными.

31 декабря эстонское правительство неожиданно и предательски заключило перемирие с большевиками[50a] и, прекратив военные действия, обнажило тыл армии ген. Юденича. После этого поражение Северо-Западной армии было предрешено. Началось отступление в Эстонию, где северо-западники были подвергнуты разоружению и жестокому интернированию за колючей проволокой в лесу, во время которого умерло от стужи и тифа несколько тысяч человек.

5-й Особый латышский полк в январе 1920 года прибыл в Москву, где ему была поручена охрана штаба Реввоенсовета Республики. Сильно поредевшие ряды полк укомплектовал новыми стрелками и опять довел свой состав до 2000 человек. В июне 5-й лат. полк был отправлен на Южный фронт против армии ген. Врангеля.

НА ЮЖНОМ ФРОНТЕ

Самую большую роль, самую главную, в деле спасения коммунистического режима в России со всеми вытекающими из этого последствиями, латышские стрелки успешно сыграли осенью 1919 года на Южном фронте. Именно латышские стрелки решили исход грандиозного сражения в районе Орла-Курска. Начавшееся в середине октября это сражение продолжалось беспрерывно свыше месяца и фактически решало вопрос: быть или не быть большевикам. В случае их поражения, весь мир был бы совсем не таким, каким он является в настоящее время.

После успешных военных действий на Северном Кавказе, Добровольческая армия за счет новых добровольцев — кубанских и терских казаков — увеличила свой состав в несколько раз и стала грозной силой. 8 января 1919 г. армия ген. Деникина объединилась с Донской армией и формально стала называться Вооруженными Силами Юга России, но в обиходе продолжала называться Белой армией, ибо, как сказал ген. Деникин, “пока существуют русские красные, будут и русские белые”.

Весной 1919 года Красная армия повела наступление на Донецкий бассейн, но в первых же боях красные были разбиты, и в мае белые войска перешли в контрнаступление и погнали IX и X советские армии назад[50-b]. Упорно обороняемый самим Сталиным Царицын после ожесточенного штурма 30 июля был взят. 10 августа казачий корпус ген. Мамонтова (6000 сабель и 3000 штыков), прорвал фронт у Новохоперска, начал свой Легендарный рейс по красным тылам. В течение двух недель ген. Мамонтов захватил Тамбов, Елец, Козлов.

12 сентября ген. Деникин отдал приказ к генеральному наступлению в направлении Москвы. Наступление началось стремительно и неудержимо. После уличного боя Дроздовская дивизия освободила Харьков, а 20 сентября — Курск.

С каждым продвижением вперед белые войска пополнялись новыми добровольцами и перебежчиками из Красной армии. К началу октября Вооруженные Силы Юга России насчитывали примерно 150 000 солдат, казаков и офицеров. Красные дивизии, сформированные в основном из мобилизованных крестьян, оказывали весьма слабое сопротивление, ибо воевать за советскую власть не хотели, как и вообще не хотели воевать ни за какую власть. Красноармейцы поднимали оружие только тогда, когда в полках были сильные коммунистические ячейки, сбитые из распропагандированных рабочих и выпущенного из тюрем уголовного элемента; или когда за их спиной стояли заградительные отряды, которые за каждое промедление идти в бой или отступление щедро отплачивали им пулеметным огнем. Но и заградительные отряды не всегда могли остановить бегущих с поля боя бойцов. Мало помогал и введенный Троцким еще под Казанью метод, по которому в отступивших, без приказа свыше, частях расстреливался каждый десятый красноармеец.

Во время наступления белые взяли около 200 тысяч пленных и захватили свыше 600 орудий, 34 броневых поезда и десятки броневых машин. Попавшие в плен мобилизованные красноармейцы отпускались на свободу или, при их желании, зачислялись в армию. Только небольшая часть взятых в плен продолжала оставаться под охраной, так как солдат для охраны не хватало.

Неудержимое наступление белых по всему фронту не на шутку встревожило большевистских вожаков. Член Реввоенсовета XIV советской армии Серго Орджоникидзе писал Ленину:

“Дорогой Владимир Ильич!
Решил поделиться с Вами теми в высшей степени неблагоприятными впечатлениями, которые я вынес из наблюдений за эти два дня в штабах здешних армий. Что-то невероятное, что-то граничащее с предательством. Какое-то легкомысленное отношение к делу, абсолютное непонимание серьезности момента (...). Среди частей создано настроение, что дело советской власти проиграно, все равно ничего не сделаешь (...). Обидно за армию и за страну... Момент в высшей степени ответственный и грозный...”

Ленин забил тревогу. 21 сентября он созвал пленум ЦК партии для обсуждения мер, способных отразить наступление Белой армии. После заседания он опубликовал воззвание под заголовком “Все на борьбу с Деникиным!”:

“Наступил один из самых критических, по всей вероятности, даже самый критический момент социалистической революции...”

Однако Ленин хорошо понимал, что одной мобилизованной красноармейской массой наступления ген. Деникина не удержишь. Для этого требовались стойкие и верные делу революции войска, которые не уступали бы ударным, т. н. цветным дивизиям ген. Кутепова. Такими войсками были красные латышские стрелки. Уже не раз они спасали Ленина с его коммунистической партией, и теперь он опять звал их на помощь. Как уже было отмечено выше, в это время несколько латышских стрл. полков держали фронт против Польской армии, а другие латышские полки находились на фронте, проходившем вдоль латвийско-русской границы. Здесь военные действия прекратились, ибо латышское правительство, как и эстонское, не собиралось продолжать войну с большевиками вне своей территории и готовилось к заключению с ними мира. Это позволило командующему Западным фронтом В. Гиттису 4 сентября приказать все красные латышские части перебросить в район Могилева на соединение с находящимися уже здесь другими латышскими стрл. полками, чтобы помешать полякам захватить Гомель с железнодорожным узлом и, таким образом, задержать наступление Польской армии. Однако с поляками Латышской дивизии в своем полном составе сразиться не довелось.

Латышские полки уже находились в пути на Польский фронт, когда неожиданно командарм Гиттис получил от Ленина особо-секретный приказ изменить маршрут и, вместо чем на Польский фронт, перебросить латышских стрелков в район Орла против армии Деникина, как и другие латышские части, воюющие против поляков. Одновременно приказывалось прекратить военные действия и избегать каких бы то ни было недружелюбных актов против поляков, хотя никакого объявления о перемирии не поступало. Со своей стороны, поляки не только прекратили наступление, но, и вообще, польские пушки перестали стрелять. Загадочная причина того выяснилась позднее. Дело в том, что глава Польши Пилсудский фактически не был противником большевиков. Будучи ненавистником России, он считал, что для нее самое плохое правительство это — правительство советское, в чем он, конечно, был прав. С большевиками он начал войну, чтобы захватить как можно больше российской территории. Дальнейшие его планы заключались в превращении России во второстепенное государство, что обусловливалось затяжной войной русских красных с русскими белыми — пока они не истекут кровью. Тогда можно будет присоединить к Польше Белоруссию, Литву и Западную Украину вместе с Волынью. Что касается Восточной Украины, то она должна была порвать навсегда с Россией и стать польской вассальной республикой. Но на пути великодержавных планов Пилсудского стояла Белая армия, которая воевала под лозунгом “За великую и неделимую Россию”. Однако этот лозунг относился, главным образом, к Белоруссии и Украине, ибо Деникин считал, что они являются частями России, населенными белорусской и украинской ветвями русского народа, а Ленин признал не только самостоятельность Украины, но даже объявил Крым самостоятельной республикой. Не признавалось и совершенное отделение Эстонии и Латвии, а только полная автономия, ибо отделение их закрывало выход России к морю. Но ни Польши, ни Финляндии лозунг не касался, так как ни адм. Колчак, ни ген. Деникин их Россией на считали, и полную и беспрекословную независимость этих стран они признали и неоднократно это декларировали,

Однако Польша, в ее этнографических границах, Пилсудского не удовлетворяла. Он хотел отбросить историю на три столетия назад, к Смутному времени, когда Московская Русь, изнуренная войной с Ливонией и Швецией и расшатанная внутренними неурядицами, вынуждена была признать за Польшей по Деулинскому перемирию занятые польскими войсками Себеж, Невель, Смоленск и Чернигов. Теперь в России наступило новое Смутное время и вместе с ним — благоприятный момент для расчленения России. Согласно стратегии Пилсудского, победителями в Гражданской войне должны были стать не белые, а красные, ибо после больших потерь они вряд ли будут сопротивляться притязаниям Польши Пилсудского, так как за нею будут стоять Франция и Англия. Поэтому, несмотря на то, что Польша находилась в состоянии войны с РСФСР, Пилсудский все время поддерживал контакт с Лениным. Об этом контакте обстоятельно написал известный польский писатель И. Мацкиевич в своей книге “Победа провокации”[51]:

“Контакт Пилсудского с Лениным держался в большой тайне, что было в обычае Пилсудского. В первых числах июля (1919 г.) Мархалевский[51a] снова прибывает в Польшу, в Беловежскую пущу, где он встретился с уполномоченным Пилсудского, графом Косаковским. Хотя подробности этих переговоров неизвестны, но во всяком случае они привели к соглашению, что Польша не будет поддерживать русские антибольшевистские силы.

Мархалевский вернулся в Москву, но уже в начале октября 1919 г. он опять приезжает в Польшу, и на сей раз, как официальный, хотя и тайный посланник советского правительства. Полномочия ему были выданы народным комиссаром иностранных дел за № 11/855, за подписью комиссара Чичерина. Сторону Пилсудского представлял капитан И. Боэрнер (...). Местом тайных переговоров было назначено местечко Микашевиче. Об этих переговорах позднее напишет сам Мархалевский”.

Перемирие, которое должно было оставаться тайным, чтобы об этом не узнала Антанта, поддерживающая Белую армию, было заключено. Йот почему не только направлявшиеся под Могилев латышские части были повернуты на Южный фронт, но и занимавшие позиции в Белоруссии 4 латышских стрл. полка и другие красные части поспешно были сняты с польского фронта и переброшены на Южный.

К 7 октября 1919 г. в Латышской дивизии числилось 19340 стрелков и командиров: в 1-й бригаде, под командованием Ф. Калныня, — 6053; во 2-й бригаде, под командованием А. Фрейбергса, — 5798; в 3-й бригаде, под командованием К. Стуцка, — 5487. Около 3000 человек числилось в латышском конном полку Я. Кришяниса, артиллерийских и воспомогательных частях. В стрелковых полках по национальному составу было 95% латышей; в артиллерийских, саперных и санитарных частях латышей было 65%, а 35% — русских и других национальностей. В каждом полку — около 300 коммунистов. Лошадей числилось — 59985[52].

ОРЛОВСКО-КУРСКОЕ СРАЖЕНИЕ

8 октября командующим Южным фронтом был назначен А. Егоров; командующим авангардной XIV сов. армией — И. Уборевич (измененная литовская фамилия — Уборевичус). Вместе с командиром Латдивизии Матусевичем и начальником его штаба К. Шведе Уборевич приступил к созданию ударной группы, в которую вошли: Латышская дивизия; спешно переброшенная с Северо-Западного фронта Эстонская стрл. дивизия (около 7000 бойцов и командиров), сбитая из таких же предателей родины, как и латышские стрелки, бежавших из Эстонии коммунистов и питерских большевизированных рабочих-эстонцев; прибывшая с Украины, так наз. “Боевая голота всея Украины” — бригада Червонных казаков Примакова и стрелковая бригада Павлова. Основную же силу ударной группы как по количеству бойцов, так и артиллерии, составляла Латышская дивизия. После того, как по заключенному тайному перемирию с Пилсудским красные части были сняты с Польского фронта, советские войска на Южном фронте превышали Вооруженные Силы Юга России примерно в два раза.

Корпус ген. Кутепова, включавший Дроздовскую, Корниловскую, Марковскую дивизии и Самурский полк, рвался вперед. 8—10 октября, разгромив авангардные части XIII и XIV советских армий, белогвардейские полки прорвали фронт и захватили Кромы и Дмитровск. Впереди стояла последняя преграда — губернские города Орел и Брянск. За ними лежала открытая дорога к Москве... в нескольких днях перехода. В корпусе Кутепова было около 25 тысяч штыков и сабель.

13 октября 1-й Корниловский полк, разбив в жестоком бою Орловский коммунистический полк М. Медведева, в 4 часа дня ворвался с юго-восточной стороны в Орел и завязал уличные бои с остатками разбитой XIII советской армии; а в 6 часов красных атаковал с юго-западной стороны 3-й Корниловский полк. Объятые пламенем предместья города покрылись трупами и ранеными. К вечеру сопротивление было сломлено и красные бежали, бросая оружия и своих раненых.

Но в то время, когда в Орле тысячи людей вышли на улицы с цветами приветствовать белогвардейцев и на домах взвились русские трехцветные флаги, севернее Орла латышские полки занимали исходные позиции для контрнаступления, а в тридцати километрах на запад от Орла, утром 14 ноября на предмостные укрепления белых бросилась “Боевая голота всея Украины” — бригада Примакова. Началось грандиозное сражение, по своей жестокости превзошедшее все предыдущие бои, имевшие место в Русской гражданской войне. День и ночь гремела артиллерия, неслись броневые машины. Беспрерывно велись атаки и контратаки, завязывались свирепые штыковые бои. Зарубежный латышский историк Э. Андерсонс так передает исход сражения[53]:

“План сражения составил начальник штаба Латышской дивизии Карлис Шведе, который позднее разработал также план взятия Белгорода и Харькова. Всего в Латышской дивизии было 10 стрелковых полков и 1 конный. Дивизия входила в состав XIII советской армии, а позднее — в XIV армию под командованием литовца И. Уборевича. Фронтом командовал будущий маршал Егоров; 41-й и поздней 46-й дивизией командовал латыш Роберте Эдеманис.

11—12 октября, несмотря на проливной дождь и туман, латыши пошли в наступление против корпуса ген. Кутепова, и 15 октября 2-я латышская бригада (5-й[53a] и 6-й стрелковые полки) взяли в тылу белогвардейцев Кромы, что помогло восстановить порядок в охваченных паникой соседних красноармейских частях. С успехом дралась 1-я латышская бригада и 8-й и 9-й латышские полки 3-й бригады, в то время, как латышская кавалерия отрезала Корниловскую дивизию от главных сил Деникина и расстроила его наступление. Игнорируя отступление XIII советской армии, Латышская и Эстонская дивизии продолжали ожесточенные бои. Кромы четыре раза переходили из рук в руки. 20 октября Эстонская дивизия и 9-я советская дивизия, вместе с 5-м, 8-м и 9-м латышскими стрелковыми полками, взяли Орел. В тот же самый день командование Латышской дивизии перенял более приемлемый большевикам Ф. Калньньш. Юлийс Данишевкис стал членом Революционного Совета Южного Фронта.

21 октября 6-й латышский полк потерял 30% своего состава в бою против Корниловской дивизии и двух бронированных поездов. С большими потерями 5-й латышский полк помог вернуть отданные позиции. Принявшие участие в тяжелых боях 1-ю и 2-ю латышские бригады окружили русские части, но положение спасла Эстонская дивизия, которая 25—29 октября разбила отборные части Деникина — Марковскую и Дроздовскую дивизии. 27 октября началось отступление армии Деникина. Латышские полки потеряли больше половины своих командиров и 40% бойцов, но косвенно они укрепили независимость своей родины — Латвии”.

Здесь прервем повествование Андерсонса, ибо последнее заявление невольно вызывает вопрос: — каким же это образом красные латышские полки укрепили, хотя бы и косвенно, независимость Латвии? Ведь именно латышские стрелки год тому назад вторглись в Латвию, чтобы ее большевизировать и включить в советскую империю. И только то обстоятельство, что в то время в Либаве и Литве еще находились германские войска, выступившие вместе с балтийско-немецким Ландсвером (хотя у немцев были другие цели) и латышскими национальными отрядами против латышских стрелков, спасли Латвию от превращения ее в советскую республику еще в 1919 г. Разбитые и отогнанные к латвийско-русской границе, советские латышские стрл. полки, безусловно, возобновили бы попытку захватить Латвию, как только получили бы подкрепление. Однако, наступление Белой армии, поставившее под угрозу саму Москву, вынудило Ленина перебросить Латышскую дивизию на Южный фронт. Ленину было не до Латвии, не до Эстонии, когда Деникин наступал на Москву, а Юденич — на Петроград. Таким образом, хотел или не хотел Деникин, но именно он спас независимость Латвии, хотя бы и косвенно, Но оставим логику Андерсонса и вернемся к его повествованию:

“30 октября латышской кавалерии был дан приказ зайти противнику в тыл, а латышским бригадам, без вспомогательных частей, прорвать оборонительную линию Дроздовской и Корниловской дивизий. По заснеженным полям, в белых балахонах, стрелки 2-й и 3-й латышских бригад под командованием К. Стукаса, 3 ноября прорвали фронт противника в районе Черно-Черноеда, а кавалерия Примакова и Кришьяниса (командира Латышского кавалерийского полка) прорвалась глубоко в тыл и внесла большое расстройство в части неприятеля”.

Подчеркивая боевое искусство латышских стрелков, Андерсонс умалчивает, что они часто применяли преступные методы. Отправляясь в тыл белых, конные латышские стрелки и червонные казаки Примакова, поснимали с пленных и убитых белых солдат и офицеров презренные погоны и фуражки с русскими кокардами и надели их на себя. В таком замаскированном виде, стрелки и “червонцы” входили в деревни, где расположились резервы Белой армии, и выдавали себя за отступающих белогвардейцев. По сигналу красные мистификаторы неожиданно бросались на ничего не подозревающих белых солдат, рубя их шашками и расстреливая в упор. Об этом можно прочитать в воспоминаниях комдива Примакова “Сражение под Орлом”, опубликованных в сборнике “Латышский революционный стрелок”[54].

Белое командование обратилось к латышским стрелкам через листовки с предложением прекратить борьбу за большевиков и обещало немедленно отправить их со всем оружием, через Польшу или морем, в Латвию, где нужна их помощь, так как в это время национальная Латышская армия воевала с немцами за независимость Латвии. Как и следовало ожидать, латышские стрелки это предложение игнорировали — если они не приняли аналогичного предложения (тоже через листовки) своего латышского правительства, когда находились в Латвии, то что могло ожидать от них русское командование?

Несмотря на потерю Орла, в начале ноября Дроздовскал дивизия опять перешла в наступление. 4 ноября дроздовцы атаковали в районе деревень Черни и Чарнодья головные полки Латышской дивизии и, после длившегося беспрерывно целые сутки боя, выбили стрелков с их позиций и погнали назад. От полного уничтожения передовые латышские полки, спасла подоспевшая к вечеру 5 ноября бригада Павлова, которая состояла на три четверти из венгерских и других интернационалистов.

7 ноября у села Субуровка несколько батальонов корниловцев вели бой с 7-м Бауским лат. стрелковым и Латышским кавалерийским полками. Последний, после рейда по белым тылам, пробивался через фронт на соединение со своей дивизией. После ближнего боя, корниловцам удалось потеснить латышей, но 14 ноября 3-я латышская бригада с бригадой Червонных казаков ворвалась в станцию Льгов. Свыше недели шли ожесточенные бои, и 24 ноября 3-я латышская бригада выбила 2-й и 3-й Корниловские полки из г. Обаянь и отбросила их назад.

По всему фронту началось отступление белых войск, так как резервов не было, а к красным все время поступали новые части, в том числе и только что сформированная 1-я конная армия Буденного.

Белые пытались было задержаться в районе Харькова, но понесшая большие потери, однако не потерявшая своей боеспособности, Латышская дивизия, все с той же бригадой Червонных казаков, обошла Харьков с юго-востока. Опасаясь попасть в окружение, сосредоточенные здесь сильно потрепанные в боях белые части, оставив небольшие заслоны, поспешно отступили.

19 декабря, после боя с остатками харьковского гарнизона, латышские стрелки захватили город. 3 января белые оставили и Царицын. Падение Харькова и Царицына разрушило всю систему обороны Южной России и заставило Белую армию отступить. Ее главные силы отступили на Кубань и переправились через Новороссийский порт в Крым. Другие части отступили на Дон.

В ожесточенных сражениях с армией Деникина Латышская дивизия потеряла почти половину своего состава, и к концу 1919 года состав ее (без 5-го Особого полка, который воевал под Петроградом) не превышал 10000 человек, то есть потеряла она примерно 9000 павших в боях стрелков. Латышская дивизия своей цели достигла. Можно считать, что только благодаря Латышской дивизии, ставшей костяком всех советских войск на Южном фронте, русские антикоммунистические силы были разбиты.

За успешную борьбу и, в частности, за взятие Харькова, Петроградский Совет рабочих и красноармейских депутатов 3 января прислал Латышской дивизии почетное красное знамя. В свою очередь, находившиеся в восточной Латгалии латышские коммунисты прислали свое приветствие[55]:

“Пролетариат Советской части Латвии в лице своих представителей на конференции Коммунистической партии Латвии шлет свой горячий привет славной Лат-дивизий и ее стрелкам. Мы с гордостью смотрим на героическую борьбу славных стрелковых полков за освобождение пролетариата от всемирного капитализма. Пролетариат Латвии пока еще истекает кровью под игом латышской буржуазии, но мы верим в близость часа освобождения пролетариата всего мира от насилия империализма и выражаем неуклонную волю пролетариата Латвии крепко держать красное знамя социализма за освобождение Латвии и всего мирового пролетариата от ига капиталистов и помещиков.

Да здравствует Всемирная Коммунистическая революция! Да здравствует геройская Красная армия! Да здравствует новая Советская Латвия и ее сыны, борющиеся за социализм!

2-я конференция Коммунистической партии
Советской части Латвии”.

Позднее главнокомандующий Южным фронтом А. Егоров выразил свою признательность латышским стрелкам за спасение советской республики следующими словами[56]:

“В самый тяжелый период нашей гражданской войны в октябре 1919 г., когда самому существованию Советской страны угрожала смертельная опасность и банды Деникина, заняв Орел, имели приказ Деникина захватить Москву, латышские стрелки своим героическим натиском и беззаветной преданностью делу пролетарской революции сломили упорство врага и положили начало разгрома сил южной контрреволюции. Удар латышских стрелков под Орлом является для Страны Советов и завоеваний Октябрьской революции одним из наиболее героических подвигов, занимающим одну из первых страниц в истории нашей Красной Армии.

Я убежден, что в будущих схватках с мировым капиталом красные латышские стрелки будут в первых рядах борцов за дело коммунизма.

Да здравствует мировая пролетарская революция!
Да здравствует победа пролетариата в борьбе с мировым капиталом!
Горячий товарищеский и братский привет красным бойцам — латышским стрелкам.
Бывший командующий Южным фронтом — член Реввоенсовета СССР и комвойск БВО А. И. Егоров”.
1 июня 1929 г.

Но не пройдет и десяти лет, как и этот поборник мировой революции разделит судьбу другого поборника, — главнокомандующего Вациетиса. Егоров — полковник русского генерального штаба, предатель и коммунист, командующий фронтом, маршал Советского Союза, награжденный орденами Красного знамени и Ленина, получит и высший советский орден — пулю в затылок.

СТРЕЛКИ ШТУРМУЮТ ПЕРЕКОП

После отступления Белой армии в Крым Латышская дивизия была отправлена в Екатеринославскую губ., где она должна была отдохнуть и получить пополнение. Здесь латышей настигла эпидемия тифа, унесшая немало стрелков в могилу. Но в начале 1920 года в латышские полки начали поступать пополнения. До того сражавшиеся в красноармейских частях латыши направлялись в Латышскую дивизию. Кроме того в дивизию были включены 1600 мобилизованных украинских крестьян и рабочих, и к марту 1920 года в Латышской дивизии уже числилось 17660 человек. По-прежнему дивизия состояла из 9-ти стрелковых полков, кавалерии, 3-х легких и 1-го тяжелого артиллерийских дивизионов, гаубичной батареи, авиационного отряда, саперного и связного батальонов и разных вспомогательных частей — хозяйственной, санитарной и др.[57]

В это время атаман анархистов Нестор Махно, воевавший со своей “армией на колесах” против белогвардейцев, и доставивший немало хлопот белому командованию, не поладил с большевиками и начал хозяйничать в их тылу, нападая на красноармейские части и уничтожая внезапными налетами в селах и городах советскую администрацию. В середине февраля командующий XIII советской армией Я. Паука послал против махновцев в район занятой ими стн. Долинское несколько латышских батальонов. После горячего боя стрелки выбили махновцев со стн. Долинское и произвели многочисленные облавы в ближайших селах и деревнях, выискивая и расстреливая на месте попавших в их руки анархистов и укрывающих их крестьян.

Наиболее крупное столкновение стрелков с махновцами произошло 10 марта у деревни Альферово. Латышскому кавалерийскому полку, вместе с командой конных разведчиков 6-го Тукумского лат. полка, удалось окружить махновский отряд атамана Милашко и почти полностью его уничтожить. После этого активность махновцев сильно уменьшилась и Латышская дивизия начала готовиться к новым боям с белогвардейцами. Нестор Махно, решив, что теперь выгодно войти с большевиками в коалицию, предложил им свои услуги в ликвидации “белогвардейской контрреволюции”. Предложение атамана Махно Ленин охотно принял. 22 марта командующий Я. Паука дал Латышской дивизии приказ прибыть к Перекопскому перешейку, чтобы принять участие во взятии Крыма, где укрепилась отступившая Белая армия, командование которой принял генерал П. Н. Врангель. Нужно отметить, что 11 апреля британский министр иностранных дел лорд Керзон от имени правительств Великобритании, Франции и США предложил ген. Врангелю прекратить борьбу с большевиками и войти в коалицию... с Лениным и заявил, что по этому поводу представители Антанты уже начали переговоры с советским правительством, которое гарантирует полную амнистию участникам Белого движения и т. д. Не зная возмущаться или удивляться наивности союзников России, ген. Врангель от такого “любезного предложения” отказался, заметив, что ни он, ни его соратники самоубийством кончать не собираются[57a].

Ленин, конечно, знал, что ген. Врангель ни на какие переговоры с ним не пойдет, но, тем не менее, 14 апреля сообщил Антанте о своем согласии приступить к переговорам, полагая, что англичане и французы клюнут на миротворческую приманку и прекратят оказывать военную помощь Врангелю. И он не ошибся — скоро помощь была прекращена и английская военная миссия покинула ставку главнокомандующего Вооруженными Силами Юга России ген. Врангеля.

Чтобы ворваться в Крым, красным войскам нужно было преодолеть простирающийся вдоль Перекопского перешейка Турецкий Вал. Вал этот остался еще с турецких времен и представлял высокую земляную насыпь, перед которой был вырыт ров глубиной в 15 метров. Теперь Турецкий Вал был укреплен бетонированными пулеметными гнездами, проволочными заграждениями и окопами.

Для преодоления Турецкого Вала Я. Паука приготовил штурмовую Перекопскую группу войск, в которую вошли: 1-я, 2-я и 3-я латышские стрл. бригады, 3-я советская дивизия, 8-я кавалерийская дивизия, 42-й автобронированный отряд, авиационная эскадрилья, артиллерийские и саперные части. Группа насчитывала 19757 бойцов и командиров и имела около 100 орудий и 20 аэропланов. Самой мошной по людскому составу и артиллерии была латышская боевая группа — 8276 стрелков.

Командующим Перекопской группой был назначен начальник Латышской дивизии Ф. Калнынь. 13 апреля в 6 ч. утра 1-я и 3-я латышские бригады, 3-я сов. дивизия и автобронированный отряд бросились на штурм позиций, выдвинутых перед Турецким Валом. Атака стрелков не встретила большого сопротивления и уже к 10 часам утра белые отступили за Вал. В то же время частям 3-й сов. дивизии с 42-м автобронированным отрядом удалось захватить небольшой участок Вала и залечь в отбитых у белогвардейцев окопах. 8-й Вольмарский лат. полк пытался было захватить с налета городок Перекоп, но был отбит контратакой врангелевцев. Скоро белые, поддержанные авиацией, перешли в контрнаступление на отданные позиции. Бой длился четыре часа. От ураганного пулеметного и артиллерийского огня Латышские стрелки уже в начале сражения понесли большие потери. Особенно пострадал 1-й Усть-Двинский лат. стрл. полк. В нем были убиты или ранены все командиры батальонов и рот. Пали командир полка Н. Калнынь и полковой комиссар О. Акментиньш.

К вечеру того же дня наступление Перекопской группы было отбито на всех участках фронта, но, хотя красные были далеко отброшены назад, латышские стрелки показали себя упорным врагом. Выходящая в Севастополе газета “Таврический голос” в тот же вечер сообщила[58]:

“В бою перед Перекопом латышские стрелки сражались с необыкновенной стойкостью и упорством. Пленных почти нет, так как латыши сопротивлялись до конца и ожесточенно рубились с нашими конниками”.

Большие потери не смутили командарма Я. Паука. Уже на следующий день, 14 апреля, он отдал приказ командующему Перекопской группы Калныню одолеть во что бы то ни стало Турецкий Вал. Опять на штурм были брошены 1-я латышская бригада, 8-я кавалерийская дивизия и 13-я кавалерийская бригада, но не выдержав ураганного пулеметного и артиллерийского огня, они были вынуждены отступить. Наступающая левее 3-я сов. дивизия с 7-м и 9-м латышскими стрл. полками достигла Турецкого Вала, но на самом Валу встретила упорное сопротивление. Предпринимая контратаки, белые пустили в ход танки и броневые машины. Бой длился весь день и к вечеру советские войска были отбиты по всему фронту.

15 апреля наступило затишье: как красные, так и белые готовились к новым боям и вели перегруппировку частей. На фронт прибыла Дроздовская дивизия, уже не раз сражавшаяся с латышскими стрелками осенью 1919 г. В следующем наступлении 16 апреля Я. Калнынь решил использовать неожиданность и бросил свои полки на штурм в 4 часа утра, рассчитывая, что переутомленные предыдущими боями врангелевцы будут спать мертвым сном. Наступление началось одновременно по всему фронту. На штурм Турецкого Вала были брошены все латышские полки за исключением 1-го Усть-Двинского, уже успевшего потерять добрую половину своего боевого состава. Латышская дивизия наступала на правом фланге, а 52-я, 3-я стрелковые и 8-я кавалерийская дивизии — на левом.

В первый день командиру 6-го Тукумского лат. полка А. Кильке удалось ворваться со своим полком в г. Перекоп и выдвинуть перед ним предмостные позиции. Однако белое командование расстроило планы Я. Калныня, высадив под покровом ночи в порту Хорлы десант — 1-й и 3-й Дроздовские полки, которые атаковали красных с фланга; а на рассвете 2-й Дроздовский офицерский полк бросился в штыковую контратаку с Турецкого Вала на 3-ю латышскую бригаду, и после свирепого боя погнал ее назад. Еще раньше контратакой были выбиты из г. Перекопа и стрелки 6-го Тукумского полка. 17 апреля поздним вечером сражение за Перекопский перешеек закончилось разгромом советских войск.

Потери 2-й и 3-й латышских бригад были самыми большими: они потеряли 40% своего боевого состава. Неудача третьей попытки взять Турецкий Вал на время отбила охоту командарма Я. Паука ворваться в Крым. Начальник Перекопской группы Ф. Калнынь за неудачи был отстранен от своего поста, но остался начальником Латышской дивизии. На его место был назначен другой латышский комдив, начальник 52-й советской дивизии Янис Раудметс.

Отогнав красных на несколько десятков километров, ген. Врангель начал готовиться к контрнаступлению. В это время советские войска наступали на Польшу и Ленин не мог выставить против Белой армии значительный контингент войск.

Еще ранней весной ген. Врангель начал получать вооружение от англичан. Были получены несколько танков и аэропланов, но после того, как ген. Врангель отказался вести какие бы то ни было переговоры с советским правительством, британское правительство отозвало свою военную миссию и дипломатических представителей и официально сообщило, что Великобритания прекращает как военную, так и материальную помощь Вооруженным Силам Юга России[59]. Это был большой удар по .антикоммунистическим силам, но ген. Врангель тем не менее рассчитывал на успех своего наступления, надеясь согласовать свои военные действия с польским командованием. Увы, как выяснилось позднее, и эта надежда не имела основания.

Против армии ген. Врангеля фронт держала все та же XIII советская армия, в которую входила и Латышская дивизия. За допущенные поражения командующий Паука был отстранен и заменен латышским командармом Р. Эйдеманом. Понесшая большие потери на Перекопском перешейке Латышская дивизия опять начала получать пополнения как латышами, так и русскими, эстонцами[59a], литовцами и др., и к июню довела свой боевой состав до 7600 стрелков и командиров[60]. Таким образом, из первоначального состава в 24000 человек, несмотря на неоднократные пополнения, Латышская дивизия за время беспрерывных боев потеряла столько старых и новых стрелков и командиров, что летом 1920 года имела только одну треть своего первоначального состава.

Весь май 1920 года на Таврическом фронте прошел в мелких стычках разведочного характера — обе стороны нащупывали слабые места противника, готовясь к решительным сражениям. Красное командование не предпринимало наступательных операций, ожидая новые части с Кавказского фронта и из Туркестана, где военные действия приближались к концу.

БОИ В ТАВРИИ

В начале июня Белая армия вышла из Крыма и пошла в наступление. В ночь на 7 июня, 13-я и 32-я пехотные дивизии погрузились на суда и под прикрытием артиллерийского огня военных судов высадились у Мелитополя. Попытка красных сбросить десант в море не удалась. В то же самое утро, авангардные части с 6 танками атаковали позиции 1-й латышской бригады. Прорвав танками проволочные заграждения, белогвардейцы ручными гранатами и штыками выбили латышей из окопов и обратили их в бегство. Километром севернее проходила вторая линия окопов, занятая стрелками 2-й латышской бригады. Но и здесь стрелки не выдержали стремительной атаки белых и, устлав трупами и ранеными свои позиции, поспешно отступили. Брошенный им в помощь 9-й латышский полк (из 3-й бригады) был окружен донской бригадой и изрублен казаками. Погибли 23 старших командира, в том числе и командир 9-го полка В. Рундалс.

Отступающие полки 1-й и 2-й латышских бригад беспощадно обстреливали из пулеметов и забрасывали бомбами врангелевские аэропланы, а кавалерия обошла правый фланг и атаковала отступающие 4-й Лифлянд-ский и 6-й Тукумский латышские полки с тыла. После ожесточенного боя, потеряв почти половину своего состава, полки вырвались из окружения и добрались до расположения штаба своей бригады. В тот же вечер 7-й Бауский и 8-й Вольмарский латышские полки (3-й латышской бригады) с броневиками пошли в атаку на занятый белыми хутор Старопавловку, но были отбиты сильным ружейно-пулсметным огнем. На другой день, 8 июня, стрелки 3-й латышской бригады с красноармейскими частями попытались перейти в контрнаступление, но безуспешно. 9 июня белые взяли Мелитополь.

По всему фронту красные терпели поражения. Особенно пострадал 9-й латышский полк, боевой состав которого был полностью уничтожен. 4-й Лифляндский, 8-й Вольмарский и 6-й Тукумский латышские полки за один день сражения 7 июня потеряли около половины своих стрелков. Но стрелки еще раз показали себя стойкими и верными бойцами за власть советов. Главнокомандующий Вооруженными Силами Юга России, ген. Врангель позднее отметил в своих мемуарах[61]:

“Танки и броневики двигались впереди наших частей, уничтожая проволочные заграждения. Красные оказывали отчаянное сопротивление. Особенно упорно дрались латышские части. Красные артиллеристы, установив орудия между домами в деревнях Преображенка и Константиновка, в упор расстреливали танки”.

Латышскую дивизию, отступающую вместе с другими советскими частями, белогвардейцы преследовали до позднего вечера 9 июня и, отогнав ее на 60 км, прижали стрелков к левому берегу Днепра. 11 июня казачьи полки неожиданно появились перед занявшими новые позиции латышскими частями и бросились на них в атаку в конном строю. Латышский кавалерийский полк Кришьяниса и латышские артиллерийские дивизионы задержали на время наступление врангелевцев, что дало возможность латышским стрелковым полкам перебраться на правый берег Днепра и спастись от полного разгрома. Переправа под прикрытием артиллерийского огня происходила всю ночь с 11 на 12 июня около Каховки по единственному мосту, а также на лодках, баржах и речных пароходах под пулеметным огнем вышедших к берегу Днепра белогвардейских батальонов. Многие стрелки, не успевшие попасть на суда и пытавшиеся преодолеть течение Днепра вплавь, нашли свои могилы на дне широкой реки. К полудню 12 июня весь левый берег Днепра, от Каховки до его устья, был занят белыми войсками.

После такого поражения на усиление XIII советской армии с Кавказского фронта и других мест в Таврию спешно перебрасывались новые части. На пополнение потрепанной Латышской дивизии из Москвы был послан 5-й Особый латышский полк. Как помнит читатель, этот полк за проявленную отвагу в боях против Русской Северо-Западной армии под Петроградом вторично был награжден почетным красным знаменем. Северо-западники выбили в полку половину его боевого состава, но, прибыв в Москву для охраны РВС Республики, полк получил пополнение и перед отправкой на Крымский фронт насчитывал свыше 2000 стрелков, имел 3 пулеметные команды, саперную роту, команду конных разведчиков и артиллерийскую батарею.

Прибыв 25 июня на фронт через Харьков, 5-й Особый латышский полк не мог соединиться с отступившей за Днепр Латышской дивизией и включился в группу советских войск, державших фронт на левом участке фронта. Уже на следующий день 5-й Особый лат. полк вместе с 7-й, 8-й стрелковыми и 85-й кавалерийской бригадами повели наступление на город Армянский Базар. Вначале красным удалось потеснить белые части, но к 4 часам дня врангелевская конница стремительной атакой прорвала красный фронт и ударила с фланга по 5-му Особому лат. полку и 7-й бригаде, а пехотные белые части с несколькими танками атаковали красных с фронта. После трехчасового боя белые вынудили латышей отступить, а большая часть бойцов 7-й бригады сдалась в плен.

29 июня, в 6 часов утра, 5-й латышский полк и 85-я кавалерийская бригада опять пошли в наступление. Им удалось продвинуться вперед, но к вечеру они были отброшены назад и перешли к обороне. Теперь все яростнее белогвардейцы атаковали стрелков, но выбить их из окопов не могли. За время пятидневных наступательных и оборонительных боев в 5-м Особом лат. полку выбыло из строя свыше 400 стрелков и командиров, но в первых числах июля полк опять получил пополнение — в него влились стрелки расформированного Латышского полка особого назначения, который до того занимался, главным образом, подавлением крестьянских восстаний.

В конце июня посланный в спешном порядке с Северного Кавказа Конный корпус под командованием Жлобы повел с приданными ему пехотными частями наступление на Мелитополь. Державшие фронт на этом участке 2-я и 3-я казачьи дивизии Донского корпуса не приняли боя, а, стремясь заманить Жлобу в ловушку, отступили к реке Юшанлы. К вечеру 2 июля, сосредоточив значительные силы, белое командование приступило к окружению корпуса Жлобы. 3 и 4 июля началось уничтожение конных полков Жлобы. В лобовую атаку на красных бросились 2-я и 3-я казачьи дивизии, а с флангов — Дроздовская и 13-я пехотная дивизии. В тыл Жлобы зашла Корниловская дивизия и отрезала красным отступление. С самого начала сражение превратилось в побоище красной конницы. Появившиеся белые эскадрильи забрасывали красные полки бомбами и обстреливали пулеметным огнем. Громадное поле битвы покрылось тысячами убитых красноармейцев и потерявшими своих всадников лошадей. Только одному Жлобе со своим штабом удалось уйти. В руки белых попало около 15 тысяч лошадей, тысячи брошенных карабинов и пулеметов.

Разгромив конницу Жлобы, Корниловская и Дроздовская дивизии повернули на запад и 5 июля штыковой атакой уничтожили 8-ю и 85-ю советские стрл. бригады. Для спасения положения Р. Эйдеманис бросил на этот участок фронта 7-ю советскую дивизию и 5-й Особый латышский полк, которым удалось задержать наступление белых. На самом правом участке фронта, 1-я и 3-я латышские бригады и 52-я советская дивизия переправились немного южнее Каховки на левый берег Днепра и повели наступление на Карсунском плацдарме под общим командованием Яниса Лациса. Вечером 6 июля врангелевцы атаковали латышей и, выбив их с занятых позиций, погнали к Днепру. На другой день под прикрытием артиллерийского огня латышским полкам удалось переправиться обратно на правый берег Днепра.

После провала советского наступления и громадных потерь командующий XIII советской армией Р. Эйдеманис был отстранен от своего поста и на его место 10 июля назначен И. Уборевич. Около трех недель военные действия ограничивались артиллерийской перестрелкой и небольшими стычками конных разведывательных отрядов, но 25 июля белые повели наступление крупными силами, стремясь продвинуться на север, чтобы приблизиться к Польскому фронту. Ген. Врангель через польского офицера связи передал польскому командованию, что Белая армия имеет общие интересы с ним в борьбе с большевизмом, и он надеется, что его армия оттянет значительные советские силы с Польского фронта, которые глубоко вторглись в Польшу.

Врангелевцы разгромили в первый же день наступления 8-ю сов. бригаду, а 26 июля атаковали сводную бригаду, в которую входили 5-й Особый латышский полк, Мадьярский полк и два красноармейских полка. Латышские стрелки и венгерские интернационалисты яростно отбивались, но в их тыл зашли казачьи части и Сводная бригада оказалась в полном окружении. Завязался кровопролитный, свирепый бой. Белая кавалерия с налета рубила латышей и венгров. К вечеру красные были истреблены поголовно. В плен было взято около 200 израненных латышей и венгров. В 5-м Особом латышском полку в живых осталось всего 14 стрелков, хозяйственная часть и музыкантская команда, всего — 54 человека. 5-й Особый лат. полк, награжденный дважды красными знаменами, перестал существовать. Командир полка В. Повар и полковой комиссар Я. Лундер были взяты в плен. В ноябре после эвакуации из Крыма Белой армии они были освобождены и вернулись в свою Латышскую дивизию.

После разгрома Перекопской группы для советского командования создалась угроза, что Белая армия, форсировав Днепр, сможет ударить во фланг наступающей на Волынь 1-й Конной армии Буденного. В Москве забили тревогу. Центральный комитет РКП (б) еще 10 июля выбросил воззвание[62]:

,,В ближайшие дни внимание партии должно быть сосредоточено на Крымском фронте! Мобилизованные товарищи должны направиться на юг. Каждому рабочему должно быть разъяснено, что победа над Польшей невозможна без победы над Врангелем. Оплот генеральской контрреволюции должен быть уничтожен!”

Отступив на правый берег Днепра, командующий ХШ армией Уборевич начал подготовлять свою армию к новому наступлению. Армия была усилена новыми частями: 1-й, 9-й, 23-й, 52-й стрл. дивизиями, бригадой красных московских курсантов и 2-й конной армией Оки Городовикова. Латышская дивизия, хотя и понесла большие потери, но, получая все время боевое пополнение, не потеряла своей боеспособности. В общем, на Каховском плацдарме советские войска превосходили белогвардейские части в три раза и имели в два раза больше артиллерии.

3 августа начальник политотдела XIII советской армии Лисовский торжественно вручил Латышской дивизии почетное красное знамя ВЦИК, закончив свою речь словами[63]:

“Мне выпало великое счастье передать славной Лат-дивизий революционное красное знамя. Вся Советская Россия знает Латдивизию, ценит и дорожит ее заслугами в Гражданской войне. Советское правительство не забывает своих лучших сыновей! Несите высоко революционное знамя! Добивайтесь окончательной победы для класса трудящихся!..”

В ночь с 6 на 7 августа 1-я латышская бригада вместе с 52-й стрл. дивизией форсировали Днепр и на рассвете атаковали выдвинутые перед Каховкой белые позиции. Весь день шел ожесточенный бой и к 5 часам вечера латыши захватили Малую и Большую Каховку. Получив подкрепление — 15-ю стрл. дивизию, Латышская дивизия продолжала наступление, ведя бои с арьергардом отступающих белогвардейцев. Но 12 августа подоспевшая кавалерия ген. Барбовича с 4 броневиками стремительно атаковала вырвавшуюся вперед 1-ю латышскую бригаду, разбила 1-й Усть-Двинский и 3-й Курляндский латышские полки и, прорвав фронт, вошла во фланг 2-й латышской бригады и 15-й дивизии. 4-й Лифлянд-ский лат. полк попал в кольцо белой кавалерии и был изрублен казаками. Погибли все до одного латышские командиры, и только около сотни стрелков спаслись тем, что сдались в плен. Лифляндский лат. стрл. полк разделил участь 5-го Особого лат. полка и перестал существовать.

По всему фронту началось отступление красных. Советский публицист П. Л. Ольшанский в своей книге “Рижский мир” писал:

“12 августа началось контрнаступление Врангеля. Командование Красной армии вынуждено было те резервы и подкрепления, которые уже двигались на Польский фронт, срочно повернуть на юг против Врангеля. В результате положение советских войск, дравшихся уже на подступах к Варшаве, резко ухудшилось. Красная армия не могла преодолеть барьер, созданный перед Варшавой”.

Не будем утверждать, что августовское наступление Белой армии спасло Польшу от большевизации еще в 1920 году, но во всяком случае, оно дало возможность Польской армии перейти в наступление, которое закончилось разгромом армий Тухачевского и Буденного. Но теперь, как и осенью 1919 года, на Белую армию набросились все главные силы советских войск. Ленин опять обратился с воззванием[64]:

“Врангелевский фронт — это есть тот же Польский фронт, и вопрос о войне с Врангелем — есть вопрос о войне с Польшей”.

Но иначе думал Пилсудский. По уже изложенным выше причинам, Пилсудский и не думал покончить с большевиками, и победы русских антикоммунистических сил его только раздражали. 19 сентября польская мирная делегация прибыла в Латвию, которая уже 11 августа поспешила заключить мир с Лениным. В Риге польскую делегацию уже ожидал советский представитель А. Иофе, тот самый, который подписал похабный Брест-Литовский мир с кайзеровской Германией. В октябре 1920 г., когда красные армии были на голову разбиты и выброшены из Польши, и советская власть, как и год тому назад, стояла на краю гибели, Пилсудский опять заключил с большевиками мир. Он оставался последовательным: раз была цель уничтожить армию ген. Деникина, то, естественно, цель эта распространялась и на армию ген. Врангеля. Заключение мира с поляками, как и осенью 1919 года, развязывало руки Ленину для расправы над русскими антикоммунистическими силами. По этому поводу, упомянутый выше советский публицист П. Л. Ольшанский в своей книге “Рижский мир” пишет:

“Исходя из необходимости немедленного окончания войны с Польшей для разгрома Врангеля, продолжающего наступать и создавшего непосредственную угрозу Донбассу, Советское правительство решило согласиться на линию границы, на которой настаивала Польша”.

Такая же благожелательная для большевиков политика проводилась и в прибалтийских странах, заключивших с Советами мир еще раньше Польши. Так, например, правительства прибалтийских стран запрещали своим гражданам вступать в антисоветские армии. Знакомый уже читателю латышский историк Андерсонс в своей “История Латвии 1914—1940” отмечает (с. 586):

“Так как некоторые офицеры Латвийской армии русской национальности начали поддерживать набор добровольцев для Врангелевских войск в Крыму, 20 октября вмешался ген. Балодис и приказал вербовщиков арестовать, 5 офицеров были высланы из Латвии. Этим было покончено с “врангелиадой” в Латвии”.

Большевики за такую услугу ген. Балодиса не забыли. Когда в 1940 году Красная армия оккупировала Латвию, он был арестован органами НКВД и отправлен на Архипелаг ГУЛаг — безвозвратно.

КОНЕЦ ЛАТЫШСКОЙ ДИВИЗИИ

После заключения Пилсудским мира с большевиками, поражение Русской Белой армии было предрешено. Еще до заключения мира, формально, на Южный фронт начали перебрасываться красные дивизии с Польского фронта и к октябрю 1920 года в Таврии находилось три советских армии: VI и XIII общевоинские и 2-я конная. Кроме того, и армия анархистов-махновцев, насчитывавшая свыше 5000 бойцов.

В одной только XIII армии И. Уборевича числилось 54028 штыков, 10118 сабель и свыше 300 орудий. VI армией командовал А. Корк и 2-й Конной армией — И. Федько. Против этих армий ген. Врангель мог выставить на фронте всего 4 корпуса: Добровольческий, 2-й и 3-й пехотный, Донской и группу кубанских казаков и черкесов. Всего на Таврическом фронте — 33000 штыков и сабель. Таким образом, одна только XIII советская армия превышала белых численностью в два раза, а вместе с VI армией Корка, 2-й конной Федько и махновцами — в 4 раза. К концу октября сюда прибыла и 1-я конная армия Буденного и отдельные сибирские дивизии.

Еще в сентябре Латышская дивизия была переведена из XIII в VI армию и вошла в организованную В. Блюхером ударную группу. После ликвидации Польского фронта Латышская дивизия опять получила пополнения, заполнив ими поредевшие ряды. Кроме прибывших из Польши латышей, в дивизию вошли русские и венгерские интернациональные части, и в октябре в ней числилось 18028 стрелков и командиров, из которых 2300 были партийными коммунистами.

21 сентября, приказом Ленина, командующим Южным фронтом был назначен Фрунзе, а членами Реввоенсовета фронта — палач Венгрии Бела-Кун и С. Гусев.

28 октября Латышская стрл., 15-я, 21-я дивизии и 1-я конная армия Буденного двинулись в наступление. После короткого боя, 1-й Усть-Двинский лат. полк захватил село Антоновку, а 3-й Курляндский лат. полк — село Константиновку. Видя невозможность противостоять громадному перевесу красных в открытой степи, ген. Кутепов начал отводить Добровольческий и Донской корпуса к Перекопу. 30 октября Латышская дивизия, 6-я и 11-я кавалерийские дивизии пытались было отрезать отступление белых у села Агаим, но контратакой были отброшены назад. 31 октября Корниловская и Дроздовская дивизии разгромили 4-ю советскую кавалерийскую дивизию и соединились с Донским корпусом.

Против отходящих частей Добровольческого корпуса командир 2-й латышской бригады Ф. Лабренцис направил 6-й Тукумский лат. стрл. полк, 2-й латышский дивизион и части 14-й советской дивизии. Удачным маневром белогвардейцы окружили стрелков, начался свирепый бой. Латыши сопротивлялись около трех часов, но были уничтожены концентрированным пулеметным огнем. Остатки добиты штыками в рукопашном бою. На поле боя пало 29 латышских командиров. Помощник командира 6-го лат. стрл. полка П. Бернхардс был схвачен и расстрелян на месте. 6-й Тукумский лат. стрл. полк был уничтожен. Фрунзе не удалось отрезать от Крыма белые войска и они планомерно отступили за Перекопский перешеек.

В беспрерывных двухмесячных боях в Таврии, Латышская дивизия снова понесла громадные потери убитыми и ранеными. К началу последнего штурма Перекопа 7 ноября Латышская дивизия, после уничтоженных 5-го Особого, 4-го Лифляндского и 6-го Тукум-ского лат. стрл. полков, уже не представляла прежней грозной силы. Но латышские стрелки устлали своими трупами Таврические степи за торжество коммунизма в России не зря. Латышский академик Я.Крастынь в своей “Истории латышских стрелков” отмечает[65]:

“Латышская стрелковая дивизия сыграла важную роль в захвате Каховского плацдарма и отражении первых попыток Врангеля ликвидировать его”.

Несмотря на безнадежность положения, ген. Врангель решил защищать Крым до последней возможности. На Турецком Валу были построены новые укрепления. Вдоль его вершины тянулись линии окопов с бетонированными пулеметными гнездами и блиндажами, перед Валом — густые проволочные заграждения. Однако белое командование сделало громадную ошибку, не уделив внимания укреплению правого фланга Литовского полуострова, который выходил к Сивашскому заливу, ибо считалось, что через воды залива красные пройти не смогут. Так бы и было, но лето и осень 1920 года выдались на редкость сухими, к тому же, как на зло, в октябре западный ветер выдул много воды в Азовское море и Сивашский залив настолько обмельчал, что его уже было нетрудно перейти вброд. В некоторых местах глубина не превышала трех футов, а кое-где вода замерзла до дна. Это непредвиденное обстоятельство крайне неблагоприятно отразилось на обороне Крыма и дало возможность советским войскам захватить Крым в короткое время.

Первым эшелоном на штурм Перекопа Фрунзе бросил VI армию Корка, в которую входила и Латышская дивизия. За частями VI армии следовали на своих тачанках банды анархистов Махно. Оборону на Турецком Валу держали три пехотных полка во главе с Дроздовской дивизией и многочисленные артиллерийские батареи; на Юшанских позициях — Корниловская и Марковская дивизии; на Литовском полуострове — Кубанская дивизия ген. Фостикова. Эта группа должна была отразить штурм VI армии и группу махновцев Каретника.

Поскольку данное повествование — не история Гражданской войны, а только разбор роли в ней латышских стрелков, то и при описании взятия Крыма Красной армией ограничимся показом их участия на этом последнем этапе победы над армией Врангеля.

После четырехдневных боев, красным войскам удалось прорвать первую линию обороны на Перекопском перешейке. 2-я конная армия и махновские банды, воспользовавшись низким уровнем воды в Сивашском заливе, перешли его вброд и атаковали позиции белых на Литовском полуострове. Хотя красным и удалось оттеснить белые войска, но они не переставали наносить им потери. Почти полностью была уничтожена наступающая в авангарде 41-я сов. дивизия и ее сменили латышские полки.

11 ноября 7-й Бауский и 8-й Вольмарский латышские полки прорвали проволочные заграждения перед второй оборонительной линией и в штыковом бою выбили из окопов 3-й Марковский полк. В то же время 2-й Рижский и 3-й Курляндский латышские полки взяли Юшкунские укрепления. Стрелки 7-го и 8-го латышских полков продолжали наступление и достигли колонии Новокровская. Командир 7-го Бауского полка К. Жубитис и командир 8-го Вольмарского полка К. Шлапс за успешные бои были награждены орденами Красного знамени, а отличившиеся стрелки — реквизированными в магазинах Киева и Екатеринослава серебряными часами. Были награждены орденами Красного знамени латышские комбриги, командующие красноармейскими частями: командир 45-й бригады Э. Лепиньш и командир 25-й бригады В. Карсонс.

13 ноября Корк дал приказ начальнику Латышской дивизии К. Стуцка захватить Евпаторию. Не встречая большого сопротивления , ранним утром 14 ноября латышские стрелки ворвались в Евпаторию. Началась кровавая расправа. Днем и ночью рыскали стрелки по городу и его окрестностям, выискивая скрывающихся не успевших эвакуироваться белых офицеров и солдат, избивали и расстреливали их на площади города.

Участие Латышской дивизии в боях под Каховкой и в штурме Перекопа уже не было решающим в исходе сражения, как это было во время наступления Деникина на Москву или во второй половине 1918 года на Волге, когда именно они стабилизировали Восточный фронт, отогнав чехословаков и Народную армию к Уралу, но и в борьбе с Русской армией Врангеля они оказали помощь Красной армии немалую. Советский латышский академик Я. Крастынь охарактеризовал их действия против ген. Врангеля следующими словами[66]:

“Врангелевский фронт явился заключительным и самым тяжелым этапом в истории Латышской стрелковой дивизии. В боях в Южной Таврии погибло несколько тысяч бойцов и командиров дивизии, но, несмотря на это, первая дивизия рабоче-крестьянской Красной армии — Краснознаменная Латышская стрелковая дивизия — с честью закончила свой замечательный боевой путь, путь самоотверженного служения целям пролетарской революции”.

Однако знаменательно и то, что все красные полководцы, победившие Врангеля и захватившие Крым — И. Уборевич/ус/, Р. Эйдеманс, В. Примаков, А. Корк, В. Блюхер и другие — все они, раньше или позже, закончили свой революционный путь в застенках НКВД, все получили пулю в затылок. Где их могилы? Избежать чекистских застенков удалось одному Фрунзе. Инсценировав, якобы, необходимую ему операцию, Сталин распорядился зарезать его на операционном столе.

С эвакуацией Белой армии из Крыма закончились и боевые действия Латышской дивизии. Правда, латышским стрелкам еще довелось опять сразиться со своими недавними союзниками — анархическими бандами Махно. Закончив войну с белогвардейцами, большевики взялись и за махновцев. В ноябре Фрунзе пытался было прибрать махновцев к рукам и дал распоряжение включить в армию Каретника большевистских комиссаров. После боев за Крым, у Каретника осталось около 4000 бойцов — все на тачанках или на конях. Для переговоров о реорганизации махновских отрядов, М. Фрунзе послал в стан Каретника командира 2-й латышской бригады Ф. Лабренциса в сопровождении латышского конного отряда. Без лишних разговоров, махновцы изрубили Лабренциса и весь его отряд в куски, и в ночь с 26 на 27 ноября ушли через Сиваш в направлении г. Николаева. В погоню была послана кавалерия вместе с Латышским кавалерийским полком. Командир полка Я. Кришьянис имел несколько кровавых стычек с махновцами, но ни окружить их, ни уничтожить ему не удалось и большая часть их ушла вместе с батькой Махно в Румынию или рассеялась по селам и хуторам в районе Гуляй-Поле. Атаман же Каретник разделил участь других победителей ген. Врангеля — попав в осаду, он был застрелен, а по другим сведениям, не желая попасть живым в руки своих бывших союзников, застрелился сам.

Согласно мирному договору, заключенному Латвийским правительством с Советами 11 августа 1920 года, Латышская дивизия подлежала немедленному расформированию, а советские власти должны были способствовать репатриации стрелков. Но, как это в обычае советчиков, они не спешили выполнять подписанные ими договоры, и Латышская дивизия стойко провоевала за дело мировой революции еще три месяца. В этих последних боях белые уничтожили около 5000 стрелков. Военные действия стрелки закончили (если не считать небольших стычек с махновской ,,армией на колесах”) только, когда из Крыма ушли корабли с эвакуировавшимися белыми войсками.

Численный состав Латышской дивизии менялся постоянно. Самой многочисленной она была к сентябрю 1918 года — около 24000 стрелков, командиров и комиссаров. Кроме того, как уже было отмечено выше, в других латышских частях, в Латышскую дивизию не входящих, служило еще около 11000 красных латышей. Постепенно и они были включены в Латышскую дивизию для пополнения ее потерь.

Во время вторжения в Латвию Латышская дивизия послужила основой для формирования Советской Латышской армии, которая, согласно сохранившимся в архивах документов (см. примеч. № 42), в мае 1919 года насчитывала 45317 человек. Но так как в Советской Латышской армии было 3 полка русского и интернационального состава, то число латышей в ней не превышало 40000.

Во время боев в Латвии и Эстонии, Советская Латышская армия потеряла добрую половину стрелков — убитыми, тяжело раненными, пленными, дезертирами и перебежчиками на сторону национальных латышей. После таких потерь она была расформирована, и все стрелки объединены в одну Латышскую дивизию, а к лету 1920 года в нее влились и все остальные латышские небольшие части (за исключением служивших в войсках ВОХР и ВЧК). Исходя из этих цифр, за годы Гражданской войны, через Латышскую дивизию прошло свыше 45000 большевизированных латышей, а сложили голову в борьбе за торжество коммунизма на фронтах и во время подавления восстаний свыше 30000 латышских стрелков.

После заключения мира с большевиками, латышское правительство неоднократно протестовало против несоблюдения соглашения о расформировании Латышской дивизии. Наконец 28 ноября Фрунзе приступил к роспуску латышских полков. К этому времени в Латышской дивизии числилось 16314 человек, но только 7000 из них были латышами, остальные — русские и представители других национальностей[67]. 31 декабря 1920 года Латышская Краснознаменная дивизия перестала существовать. Часть стрелков вернулась в Латвию, другие, пожелавшие остаться в Советской России, были включены в состав 52-й дивизии, которой теперь командовал последний начальник Латышской дивизии К. Стуцка, или пошли служить в войска ВОХР и ВЧК. Многие служили там и раньше.

Из красных латышских командиров в Латвию почти никто не вернулся, а комиссары все до одного остались на политической службе у большевиков. Все они заняли высокие командные и политические посты в Красной армии. Сам Вациетис преподавал стратегию в академии имени Фрунзе; Я. Алкснис командовал Воздушными Силами СССР, а Г. Бокис — советскими бронетанковыми войсками. Корпусами командовали Я. Фабрициус, Я. Лацис, К. Нейманис; дивизиями — Т. Кауфельдс, Я. Аплокс, Я. Елсис, Ф. Калныньш, Н. Гравиньш и др., а военными политическими комиссарами были: К. Дозитис, К. Янелис, К. Петерсонс, Р. Апенис и др. И, как уже упомянуто выше, начальником советской разведки свыше 15 лет был Я. Берзиньш.

БОЛЬШЕВИСТСКАЯ ЛАТЫШСКАЯ ЭЛИТА

Но и во время Гражданской войны, красные латыши занимали высокие командные и политические посты не только в своих национальных частях. Уже знакомый читателю латышский зарубежный историк Э. Андерсонс, будучи одновременно и антикоммунистом и русофобом (это у них неразрывно), тем не менее, пишет с большим удовлетворением и “национальной гордостью”, что латыши занимали в Красной армии и советском правительстве высокие посты. Особенно он восхищается военным искусством латышских полководцев[68]:

“Много латышей было на командных постах в разных советских частях и армиях. Помимо многих, нужно отметить командира 30-й дивизии Альберта Лапиньша, который в декабре 1919 г. отрезал 1-ю армию Колчака от других антисоветских частей в Мариинском районе за Томском; а в районе Немуго-Красноярска разбил 2-ю и 3-ю армии с остатками 1-й, что улучшило положение советской армии. Робертc Вайнанс командовал 41-й дивизией. Янис Фабрициус с 48-й бригадой разгромил поляков в районе Смугайне-Молодечно и позднее был командиром 16-й дивизии. Ансис Дауманис командовал 10-й дивизией. Рейнхольдс Берзиньш командовал 3-й армией, а позднее был членом Ревкома Западного фронта. Командовали армиями также Янис Лацис, А. Степиньш (IX) и Робертc Эйдеманс (XIII). Янис Смилга был комиссаром Восточного фронта, Юлийс Данишевскис был председателем революционного трибунала, Стучка разработал принципы судебной системы Советской России, а Симанис Бергис возглавил связь с международным Коминтерном. Этот список далеко не полон. Нужно отметить, что на антибольшевицких фронтах на высоких постах были латыши: генералы Преде, Гоппер, Бангерский[68a].

Историк Э. Андерсонс прав, его список далеко не полон. Так, например, в V Краснознаменной армии, критическое положение которой спас латышский военачальник А. Лепиньш, и которая из наступающих на Колчака 4-х советских армий, была самой боеспособной, почти все главные командные и политические посты занимали красные латыши. Продолжим список Андерсона:

Поскольку в те времена советские ранги — командармы, комдивы, комбриги и военные комиссары, соответствовали генеральским чинам, то, следовательно, согласно приведенному списку, в одной только V краснознаменной армии генеральские посты занимали около 20 красных латышей.

Вообще в Красной армии не было ни одной дивизии, ни одной бригады, полка, дивизиона и даже авиационной эскадрильи, в которой латыши не занимали бы ответственные командные или политические посты. Но были они и не только на командных постах. Как пишут латышские историки в своей книге “Латышские стрелки”, В. Якобсоне и Т. Иллеш[69]:

“Кроме славной Латышской дивизии, были созданы роты и батальоны латышских стрелков, которые сражались в составе интернациональных полков и бригад, в составе 25-й Чапаевской, 24-й Железной, 58-й и ряде других дивизий Красной армии”.

Удивительно, что не только советские латышские историки, но и зарубежные убежденные латышские националисты, а следовательно — и ненавистники коммунистов (а заодно и всех русских, независимо от их политических взглядов), тем не менее, пишут с большой симпатией о латышских большевиках. Им весьма импонирует, что латыши с большим успехом сражались на стороне красных в Гражданской войне. Некоторые даже обижаются, что советские историки замалчивают “славную деятельность” сынов Латвии. Так, например, латышский зарубежный историк У. Германис весьма недоволен, что в изданной в Москве “Энциклопедии Великой Октябрьской Революции”, в биографиях латышских большевистских вожаков и полководцев отсутствует указание на их латышскую национальность. В издающейся в США латышской газеты “Лайке” он сетует[70]:

“Очень часто в биографиях этих латышских революционеров не хватает важных фактов, отражающих их работу и должности. Так, например, с биографиями Яна Берзиня (Зиемеля), Яна Берзина (Кузе), Вильгельма Кнорина, М. Лациса, Я. Петера, Р. Эйдеманиса и др. Везде наблюдается тенденция “затушевать” революционное значение упомянутых латышей и их влияние на тогдашние события. В энциклопедии также не упомянуты многие выдающиеся революционеры и командиры Гражданской войны латышской национальности, например: Я. Алкснис, Д. Бейка, С. Бергис, Эдуард Берзиньш, Я. Берзиньш/Андерсонс, Г. Бокис, Я. Фабрициус, Фр. Калниньш, Ото Карклинь, Я. Ковалевские, Я. Кришья-нис, Харальдс Круминьш, Фр. Линде, Н. Матсонс, Р. Ме-жераупс, Я. Межиньш, А. Миезис, К. Озолиньш, А. Петерсонс, Р. Петерсонс, Епрамниекс, П. Пумпурс, В. Розе, Р. Сална, К. Салниньш, И. Стродс, К. Шведе, Фр. Земитис и др. Имена латышских революционеров иногда показываются в книгах о событиях того времени, но без пояснения о их происхождении”.

Все же несколько странно, что латышский эмигрант, публицист У. Германис, будучи противником коммунизма, тем не менее в претензии, что советчики замалчивают латышскую национальность “славных сподвижников” Ленина, ибо революционные дела большевизированных латышей ложатся на латышский народ, как и на русский народ — дела русских сподвижников Ленина: Калинина, Бухарина, Рыкова, Тухачевского, Егорова. Ведь все латышские коммунистические вожаки вместе с латышскими стрелками были предателями не только родной Латвии, но и сделали все, что было в их силах, чтобы в России восторжествовал коммунистический режим, последствием чего была большевизация Латвии и других стран.

Но нужно понять и современных советских вожаков. Ведь если отмечать национальность ленинских соратников, то выяснится, что в его окружении всех русских можно перечислить на пальцах и, следовательно, признать, что в деле торжества интернационального коммунизма в России главную роль играли не русские, как и сражения на полях Гражданской войны выигрывали не только такие русские красные полководцы, как Егоров, Тухачевский, Буденный, Ворошилов, но и многие советские полководцы разных национальностей. Из них, как мы видим, командующими фронтами, армиями, ударными группами, комдивами и военными комиссарами были красные латыши. Было немало и других: прославленные командующие фронтами — эстонец (бывш. полковник Русского Генерального штаба) Корк, поволжский немец Фрунзе; командармы и комкоры — литовцы Уборевич/ус/, В. Путна, евреи Якир, Гамарник, армянин Гай, калмык Ока Городовиков и др.

Согласно проводимой в настоящее время советским правительством новой линии распространяться об этом не следует. Поэтому-то и замалчивается тщательно нерусская национальность ленинских сподвижников, дабы русские (да и за границей тоже) считали, что советская власть установлена самим русским народом.

В частности, публицист У. Германис сетует, что в советской энциклопедии не упомянуты такие “выдающиеся революционеры латышской национальности”, как Эдуарде Берзиньш и Янис Берзиньш. Согласимся, что это несправедливо. И, действительно, фамилия “Берзиньш” во время Гражданской войны в России стала знаменательной. Заполним этот пробел советской энциклопедии и вкратце сообщим о выдающихся революционерах Берзиньшах. Всего же в ленинской большевистской элите было не два, а пять Берзиньшей:

№ 1 — Берзиньш, Рейнголдс. Член коммунистической партии с 1905 года, но, тем не менее, в Русской армии был поручиком. В 1918 году был назначен Лениным главнокомандующим Западным фронтом; позднее командовал 3-й советской армией. Во время наступления на Польшу Красной армии был членом Ревкома Польского фронта, то есть помогал Тухачевскому завоевывать Польшу.

№ 2 — Берзиньш Эдуардс. Командир Латышского артиллерийского дивизиона. Это он прямой наводкой сокрушил цитадель эсеров — дом Морозова, во время Эсеровского восстания в Москве, когда в нем происходило срочное совещание руководителей восстания. Позднее стал провокатором и чекистом. Под видом офицера, притворившись врагом Ленина, втерся в доверие английского дипломата Локкарта и обещал повернуть латышских стрелков против большевиков. Спровоцированный Локкарт был арестован Чека, посажен и выслан в Англию. В середине двадцатых годов, уже в чине комдива, был направлен в Туркестан, где успешно подавлял восставших басмачей. А в середине тридцатых годов получил еще более “почетную” должность — стал на Колыме начальником концентрационных лагерей.

№ 3 — Берзиныи, Янис (он же Кузе). Старый большевистский подпольщик и дезертир с Германского фронта. Принимал участие в подавлении Ярославского восстания. За кровавую расправу над повстанцами заслужил признание самого обер-чекиста Дзержинского и стал его помощником. С 1924 года возглавил советскую военную разведку. Когда в Испании разразилась гражданская война, был командирован в расположение республиканских войск, где организовал отделы НКВД и принялся усердно ликвидировать не только сторонников Франко, но и союзных анархистов-синдикалистов и социалистов. Это вполне последовательно: если Эдуардс Берзиньш ликвидировал социал-революционеров в Москве, то почему от него должен отставать Янис Карлович Берзиньш в Мадриде и Барселоне?

№ 4 — Берзиныи, тоже — Янис, но Антонович. Старый подпольщик-коммунист. В 1919—1920 гг. он занимал пост секретаря Коминтерна и вел подрывную революционную работу в странах Западной Европы. В 1921 году назначен на пост полпреда в Финляндии. После Кронштадтского восстания он разъезжал по лагерям интернированных в форте Ино, Райволо и Териоках, бежавших из Кронштадта 8000 матросов и уговаривал их вернуться на родину. Он врал им так же, как через 25 лет после окончания 2-й мировой войны советские офицеры врали находящимся в Западной Германии, Англии и других странах советским военнопленным, что, мол, никому наказание не угрожает, советское правительство всех амнистировало — Родина ждет! Лжецу-полпреду Я. Берзиньшу матросы поверили, вернулись добровольно и все были замучены в концентрационных лагерях.

№ 5 — Берзиныи, Август. Комиссар Хабаровского Ревкома. В 1919 году он был направлен Приморской организацией РКП/б/ из Хабаровска в Анадырский край с заданием организовать восстание против адм. Колчака. И если Эдуарду Берзиньшу удалось втереться в доверие к английскому дипломату Локкарту, то комиссару Августу Берзиньшу, тоже прикинувшемуся антисоветчиком, удалось поступить под чужим именем Мартыновича в колчаковую милицию, с целью развалить эту опору белогвардейцев изнутри и, таким образом, облегчить захват власти коммунистами в тылу белых, что ему и удалось. Уже к декабрю 1919 года во всем Анадырском крае и на Камчатке власть перешла к большевикам. И сразу под руководством комиссара Августа Берзиньша пошли расстрелы чиновников, промышленников, зажиточных оленеводов и т. д.

Однако, судьба Берзиньшей была незавидной — и они, в конечном итоге, получили по пуле в затылок от любимой советской власти. Избежать пролетарского правосудия сумел один Август. 31 января 1920 года, как только было получено известие об аресте адм. Колчака, по всему Анадырскому краю было поднято антисоветское восстание. Пытавшийся было бежать, Август Берзиньш был схвачен на реке Белой, расстрелян и спущен под лед.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

В начале 1921 года эшелоны с латышскими стрелками начали прибывать в Латвию. Теперь на вагонах развевались не красные флаги, а — национальные латышские; на стенах вагонов были расклеены плакаты не с лозунгами: “Да здравствует пролетарская революция!”, “Смерть империалистам и буржуям” и т. д., как год тому назад, во время вторжения латышских стрл. полков в Прибалтику, — а “Да здравствует свободная Латвия!” и т. п.

Подъезжая к границе Латвии, стрелки начали срывать с фуражек красные звезды так же поспешно, как они срывали ненавистные погоны, когда в 1917 году проголосовали за большевиков. И, странное дело, представители латышского правительства и, отчасти, латышское население, встречали “героических стрелков” торжественными приветствиями, как будто бы своих фронтовых солдат. Все было забыто. Забыты не только их черные дела в России, но и то, что за полгода их хозяйничанья в 1919 году в Латвии, только в Курляндии и Лифляндии было расстреляно около 5000 человек, от эпидемий и голода вымерло 8540, а около 18000 были посажены в тюрьмы.

И позднее в независимой Латвии не прекращалась идеализация стрелков как народных героев. Известные литераторы посвятили им свои произведения. Один из популярнейших латышских писателей Александерс Грин (однофамилец русского писателя-романтика Александра Грина) посвятил стрелкам большой роман “Перелетные птицы”; не менее известный в Латвии поэт Я. Аку-ратис написал оду “Латышским стрелкам”:

/.../ И сраженный на Перекопе,
Ты как алый флаг упал,
Ты, кого в тайге забытой
Крыло смерти обняло...

/.../ Стрелок, твое имя шепчут
Латышские уста, латышские сердца,
И народу твое солнце,
Вечно светится в пути.

Поразительно, что многим бежавшим из Латвии во время вторжения в Прибалтику в 1944 году Красной армии, основанием которой послужили латышские стрелковые полки, продолжает “светить солнце стрелков” и латышские зарубежные публицисты по-прежнему занимаются их выгораживанием и идеализацией в своих статьях и книгах. Вот хотя бы уже знакомый читателю историк Э. Андерсонс. Восторгаясь военным искусством латышских стрелков, он пытается представить их борьбу на стороне большевиков, как явление положительное. Этот паралогизм не выдерживает критики. Видимо, его национальный эгоизм и ненависть к русским настолько сильны, что не позволяют ему замечать, что своим заявлением[71]: “Их победы в известной степени решили судьбу не только прибалтийских стран, но и судьбу всего мира” — он впадает в резкое противоречие с самим собой. Ибо, если латышские стрелки действительно повлияли на судьбу мира, то тем хуже для мира, так как их победы над антикоммунистическими силами были победами Зла, ибо результатом их было не только порабощение ленинскими последышами стран Восточной Европы, в том числе и Латвии, но и превращение России в арсенал мировой революции. Теперь на этот арсенал вынуждены работать и латыши, независимо от того, хотят они этого или нет.

Подобные Э. Андерсонсу латышские публицисты еще оправдывают стрелков тем, что они воевали на стороне большевиков, так как не хотели допустить опасного для независимости Латвии возрождения монархизма в России, забывая при этом, что Ленин предпринял попытку лишить независимости Латвии сразу же, как только она была провозглашена осенью 1918 года. Что касается белых армий, то они монархическими не были. Правда, среди белых офицеров и добровольцев было немало и монархистов, но не меньше — республиканцев и даже социалистов. Но, в общем-то, белых можно рассматривать, как непредрешенцев. Вожди Белого движения — Корнилов, Деникин, Юденич, Врангель — неоднократно декларировали, что они воюют за разогнанное Лениным Учредительное Собрание, которое после изгнания коммунистов решит, какой строй правления должен быть в России. Известно, что адм. Колчак всегда подчеркивал, что он по своим убеждениям монархист, но при этом добавлял, что если российский народ предпочтет республиканский строй, то он будет служить России так же верно, как он служил при царе.

И как можно считать Белую армию монархической, если в ней строго запрещалось исполнять гимн “Боже, царя храни”. Были отменены и обращения солдат к офицерам: “ваше благородие”, “ваше высокоблагородие”, и заменены демократическими: “господин поручик”, “господин полковник”.

Но если даже допустить, что белогвардейцы все же воевали за царя, а потому латышские стрелки и выступили против них, то чем тогда объяснить, что стрелки воевали далеко не только против Белой армии? Так же ожесточенно они подавляли восстания социал-революционеров, вооруженные выступления анархистов, крестьянские восстания и восстание ижевско-воткинских рабочих. Воевали они и с Народной армией — учредиловцами. Мало того они воевали с поляками, с финнами, с англичанами, с чехословаками, с эстонцами и, наконец, даже со своими соотечественниками — национальными латышами. Неужели все эти социалисты и анархисты, финны, поляки, чехи, эстонцы и латышские национальные части тоже воевали с большевиками, чтобы восстановить в России монархию? Нет, латышские стрелки воевали против всех, кто только осмелился выступить против советской власти, против Ленина с его большевистской бандой.

Какая же после всего этого цена заявлениям, что, мол, латышские стрелки своей борьбой “косвенно укрепляли независимость Латвии”. Однако Э. Андерсонс далеко не одинок в своем подходе к делам стрелков. С таким же цинизмом пишут и зарубежные латышские публицисты Янис Гольдманис и Едвин Меднис в изданной ими в Западной Германии книге “Латышские стрелки в вечном свете”.[72]

“Стрелки были истинными сыновьями латышского народа. Такими они остались, пройдя широкую Россию. Как таковые они приняли участие в освобождении Латвии и позднее в борьбе легионеров[72a]. Последние стрелки боролись и пали уже со своими сыновьями”.

Итак, получается, что латышские стрелки под красными знаменами с выведенными на них лозунгами: “Да здравствует власть Советов!”, “Да здравствует мировая революция!” и т. д., с коммунистическими эмблемами — красными звездами — на фуражках, выполняя приказы советского правительства в Москве, в 1917—1920 гг. воевали за... независимость Латвии. Какой абсурд! Тогда за что воевали весной 1919 года в Курляндии против красных латышских стрелков национальный латышский батальон Калпака, латышские студенческие отряды и позднее — национальные латышские войска ген. Балодиса? Выходит, если верить латышским историкам, все они ошибались, воюя против стрелков, ибо они, видите ли, “были истинными сыновьями латышского народа”.

Такой же абсурд и болезненная фантазия — заявление о том, что стрелки уже со своими сыновьями “приняли участие в борьбе легионеров”. И во 2-й мировой войне латышские стрелки с сыновьями воевали в Красной армии, и опять в своей Латышской стрелковой дивизии (201-й), которая заново была сформирована в августе 1941 года вблизи г. Нижнего-Новгорода (Горького) из бежавших при наступлении Германской армии на Латвию латышских коммунистов, милиционеров — сыновей старых латышских стрелков. Повторился 1919 год. Вначале в Латышской стрелковой дивизии было 1100 партийных коммунистов и 1000 комсомольцев. Дивизия насчитывала около 10000 стрелков. За стойкость и отвагу в боях за советскую родину дивизия получила почетное наименование — Латышская стрелковая гвардейская дивизия. Командовали дивизией: генерал-майор Я. Вейкинс, позднее— Д. Бранткалис.

В июне 1944 года была сформирована в Гороховецком лагере (у г. Горького) еще одна латышская дивизия — 308-я Краснознаменная латышская стрелковая дивизия — около 7300 стрелков. Командовал ею генерал-майор В. Дамбергс, а позднее — полковник М. Калниньш. Вот в этих латышских красных частях воевали сыновья стрелков, а их папаши, как, к примеру, награжденный четырежды орденом Красного Знамени старый стрелок В. Дамбергс (начальник 308-й латышской дивизии), ими командовали.

К сожалению, правы все же не национальные латышские историки, а советские, например, О. Пуче и О. Страумите, отметившие в книге ,.Латышские стрелки”[73]:

“Латышские красные стрелки вписали яркую страницу в историю нашей страны. Верные идеям В. Ленина, воспитанные коммунистической партией они несли знамя пролетарского интернационализма и самопожертвенно боролись за советскую власть”.

Правда, эта страница истории Латвии не только не была яркой, но оказалась весьма темной — здесь Пауче и Страумите врут без стеснения, но в остальном они правы.

Стремясь обелить стрелков, некоторые латышские национальные авторы пытаются представить их честными и порядочными воинами. Так, например, латышский дипломат Я. Сескис в своей книге “Возникновение Латвийского государства”[74], ссылаясь на высказывания иностранных дипломатов, утверждает, что латышские стрелки в России вели себя корректно и были замечательными солдатами. Иностранным дипломатам мы поверим. Охраняющие посольства в Москве латышские часовые знали, как себя вести с иностранными дипломатами, даже и с арестованными, например, с посаженным на Лубянку английским дипломатом Локкартом, который лестно отозвался о латышской чекистской охране. Но так ли вели себя стрелки в отношении не иностранцев. Вот, что пишет русский публицист Ю. Серчинский[75]:

“В 1918 г. не было губернии, где бы не вспыхнуло несколько восстаний и где бы не появлялись латышские карательные отряды, оставлявшие после себя долгую кошмарную память”.

Ю. Серчинский русский, ему можно и не поверить. Но посмотрим, что пишут сами латыши. Известный уже читателю латышский публицист и большой апологет стрелков Я. Пориетис сообщает[76]:

“Хочу закончить выдержки из воспоминаний латышских стрелков, напечатанных журналистом К. Мерцс-Лапиньшем, эпизодами из жизни латышских стрелков в России. К. Мерцс-Лапиньш пишет:

“Октябрьские дни 1917 г. Новгород. Враждебный большевистскому перевороту в Петрограде русский город. Многие не верят. Многие — интеллигенты — открыто осуждают “демократический раскол”, который проводят коммунисты. На углах улиц группы людей. Спорят, обсуждают, говорят. Говорят много, без конца. Губы обсыхают, голоса хрипнут:

,,Нельзя заключать мир без союзников... Воевать до победного конца... Только держаться вместе... Не раскалывать демократию... Не поддаваться большевистской демагогии,..”

Говорунам не дали закончить. Латышские стрелки из частей Фго и 6-го полков вошли в город. Фуражки заломлены на затылок. Воротники защитного цвета гимнастерок открыты и подворочены внутрь. Повешенные на плечах винтовки — дулом вниз. Закоптелые на позициях котелки бренчат о заткнутые за ремень ручные гранаты. Весь город задрожал от безмерно громкой латышской песни...

Не спрашивают, что их здесь ждет. Ясное дело: вся Россия уже знает о их победах на фронте. Простые жители Новгорода своим дурацким рассудком принимают эти победы, как дикие ужасные дела. Ходит народная легенда, как когда-то про казаков.

,,Господь Спаситель, латыши идут. Бегите, спасайтесь!”

Умолкла в городе песня. Изчезли группы горожан на углах улиц. Закрываются ворота. Бабы прячутся с детьми на печках. Мужчины молятся у икон, другие всматриваются через щели в ставнях. Чисто случайно, где-то на дворе щелкнул выстрел. Командир взвода дал короткий приказ. В одно мгновение группа разделилась на две части: каждая — по сторонам улицы. Таясь вдоль заборов дворов, группа в 40 человек стремительно продвигается вперед. Где заметят группу людей — гранату. Как оглушительные удары разрываются “еловые шишки” (овальной формы, со щербатой поверхностью английские гранаты. Русские называли их “лимонками”.) А меж ними “бутылки” (немецкие гранаты с деревянной ручкой, похожие на бутылки). “Шишек” полные карманы, а “бутылки” заткнуты за ремень. Потянул кольцо, вытащил капсюль и давай — “Трах-ра-рах”!, звучит в воздухе. “Покажем вам пекло, темные души!” —ругаются стрелки. А за закрытыми ставнями мечут кресты у икон и пропитанные махоркой бороды шепчут без остановки: “Господь Спаситель, нечистый вторгнулся в Твой мир”,

К вечеру "нечистый” уже обошел все улицы. Хотя еще до полуночи по темным переулкам разрываются “бутылки” и шальные пули то там, то здесь разбивают стекла в окнах, но город замер. Умер он и никому не придет в голову оказать сопротивление. О, такая шутка стрелкам только нужна. Повеселить душу. Прилечь на улице и пострелять. “Давай только сюда!”

Так в Новгороде. И в Петрограде. Только немного серьезнее в Москве. И в Ярославле — тоже, и в Казани — тоже. “Давай сюда!”

И победили большевики. Извините, победили закаленные в Тирельских болотах стрелки. Сотни “шишек” — как плевок в глаза одному сонному русскому городу”.

Пострелять в окна мирных жителей, забросать “шишками” их дворы. Это называлось у стрелков: “Повеселить душу — давай только сюда!”. И это типично бандитское поведение латышских стрелков, как мы видим, весьма импонирует латышским публицистам и историкам.

Не многим лучше вели себя стрелки и на своей родине Латвии во время их вторжения в Прибалтику в 1919 году. Наиболее объективный латышский историк д-р Н. Виксниньш в своем изданном на латышском языке труде “Латышская история в новом свете” пишет[77]:

“Правительство (национальное латышское. — Н. Н.) разослало воззвание латышским стрелкам, призывая их переходить на сторону правительства. На самом же деле, картина была поистине трагической. Латышское население бежало от своих же латышских стрелков”.

Нужно полагать, что вопрос: почему латыши бежали от своих латышских стрелков — будет лишним. И после всех этих свидетельств латышский зарубежный публицист Якобе Дукс в своей книге “Большие обманные и уничтожающие пути латышского народа в 1915-1940 гг.”[78] заверяет:

“Против мирных жителей в Гражданской войне и во время революции стрелки держались, как хорошо дисциплинированная военная сила, что в то время в России было редко, как на красной, так и на белой стороне. А после войны латыши в России пользовались, как никто, необыкновенной ценой. Они это знали, были горды и ходили с поднятыми головами”.

В то, что латышские стрелки ходили с поднятыми головами и весьма ценились, мы поверим. Но ценились-то они только коммунистами и чекистами. Что касается населения, то оно рассматривало латышских стрелков не иначе, как верных ленинских прислужников, палачей и подавителей свободы. Эта оценка сохраняется и по сегодняшний день... и не только среди русских, но и среди многих других, в том числе и у некоторых латышей, не ослепленных шовинизмом, как Э. Андерсонс, Я. Дукс и д-р Латышка. Г-жа Дагмара Страутинь послала в редакцию зарубежной латышской газеты “LAIKS” письмо[79]:

Этими короткими, несложными фразами г-жа Страутинь дает исчерпывающий анализ действиям латышских стрелков — ,,И такая у нас слава...” Все остальное, сказанное в их оправдание их апологетами, будут только слова.

У читателя, прочитавшего мое повествование о латышских стрелках, может создаться представление, что русские антикоммунистические армии уничтожили около 50 тысяч красных латышей. Но это будет поверхностное, ложное представление. Ясно, что если бы сражающихся красных латышей было не 50 тысяч, а даже в 5 раз больше, но они бы воевали только, так сказать, один-на-один с русскими белогвардейцами, то латыши были бы разгромлены и уничтожены уже в 1919 году. Но дело в том, что всегда рядом с ними, плечом к плечу, или за ними, сражались другие русские и интернациональные красные части. Военные действия — стремительные атаки, затяжные бои, обходы с флангов и т. д. — одного латышского полка поддерживало примерно 5 или больше других красных полков; одну латышскую бригаду — 5 других советских бригад; Латышскую дивизию — 10 (а то и больше, как в боях против армии ген. Врангеля) других советских дивизий. Так было всегда за исключением попытки захватить Латвию в 1919 году, где русские красноармейские части не играли никакой роли. Но неопровержим факт — латышские стрелковые полки из всех советских частей были всегда самыми ударными и боеспособными; и, что самое главное, — самыми верными большевиками. Они были военной элитой большевистских войск, как, скажем, у Наполеона— его гвардия или у Гитлера — бронетанковые войска СС.

Было не мало случаев, когда не только красноармейские роты, но даже целые полки (например, под Петроградом в 1919 году Семеновский полк и Кавалерийский полк Булак-Булаховича) переходили на сторону белых. Даже среди “красы и гордости революции” — матросов — были случаи, когда они изменяли большевикам и поворачивали против них оружие (во время восстаний в Москве и Ярославле; при наступлении на Казань несколько судов советской Волжской флотилии с экипажами балтийских матросов примкнули к войскам ген. Капп ел я; и, наконец, поголовно восстали в Кронштадте). Но не было зарегистрировано ни одного случая, чтобы хотя бы одна красная латышская рота, или хотя бы взвод, изменили Ленину или отказались идти в бой. Всегда, все они, до одного человека, бились до последнего вздоха. В плен, за самым ничтожным исключением, никогда не сдавались. И потому не исключается, как уже было отмечено во “Введении”, и как отметил сам Ленин, что без латышских стрелков большевики вряд ли вышли бы победителями. Во всяком случае, два раза — во второй половине 1918 года на Восточном фронте и осенью 1919 года в районе Орла-Курска — они сыграли решающую роль.

В заключение я считаю нужным сказать, что, приступая к повествованию о революционной и военной деятельности латышских стрелков и красных латышских полководцев, я не имел намерения свалить вину за их неблагородные действия на латышский народ, тем более, что за это поплатилась не только Россия, но через 20 лет и сама Латвия. И русские не должны забывать, что такие светлые и героические личности латышской национальности, как ген. Гоппер, полк. Бредис, полк. Больштейне; замученные в подвалах Чека в 1941 году, поручики Рубис, Пупа и др.; как и группа латышских офицеров, возглавляемая капитаном Скраббе, принявшая участие в Ярославском восстании, отдали свои жизни не только за свою родину — Латвию, но и за свободу России.

ПРИМЕЧАНИЯ

01. J. Porietis, “Strelnieku Legendaras Gaitas”. Lincoln, Nebr. USA, 1968, cc. 451-452.
01a. 10 латышских полков было в начале 1918 г.; позднее, в ходе гражданской войны, было сформировано еще 7 стрл. и 2 конных лат. полка — всего 19.
02. Andres Kung, “Kas Notiek Baltija”. GRAMATU DRAUGS, Sweden, 1974, c. 114.
03. Latvijas PSR. Maza Enciklopedija. Riga, 1968 (Latvijas revoluc. strln.), c. 253.
04. Edgars Andersons, “Latvijas Verture 1914—1920”. Stickholm, c. 86.
05. C. Grimm, “Jahre deutscher Entscheidung im Baltikum 1918— 1919”. Essen, 1939, c.44.
06. J. Seskis, “Latvijas valsts izcelsanas”. Riga, Latvija, 1938, c. 103.
06a. В дореволюционной России в Риге и др. городах выходило латышских газет не меньше, чем в независимой Латвии, что категорически опровергает утверждение некоторых латышских политиков, что российское правительство латышский язык преследовало.
07. Великая Октябрьская социалистическая революция, БСЭ. Москва, 1977, с. 290.
08. J. Porietis, “Strelnieku Legendaras Gaitas”. Lincoln, Nebr. USA, 1968, c. 344.
09. Latvijas PSR, Maza Enciklopedija, Riga, 1968, c. 251.
10. J. Porietis, “Strelnieku Legendaras Gaitas”. Lincoln, Nebr. USA, 1968,c.420.
11. Pavils Klans, “Karsta Dzels”. GRAMATU DRAUGS, Sweden, c. 12.
12. Stanley W. Page, “The Formation of the Baltic States”. Harvard University Press, Cambridge, 1959, c. 85.
13. Latvijas PSR, Maza Enciklopedija, Riga, 1968, c. 251.
14. И. И. Вациетис, “Моя жизнь и мои воспоминания”. Журнал “Даугава”, Рига, 1980. №№ 3, 4, 5.
15. Там же.
16. Газета “Правда” № 73,16.4.1918.
17. Ген. К. Гоппер, “Четыре катастрофы”. RITI, Riga, Latvija. с. 25.
18. С. Пушкарев, “Тайный союз Ленина с Вильгельмом”. “Новое Русское Слово” от 24 января 1962 г.
19. “Latvijas strielnieku vesture” (Т. 1, d. 2). “PROMETEJSS”, 1928.
20. “Красная Книга ВЧК”. Москва. Сс. 146 и 147.
21. Там же, с. 178.
21a. Не включая латышские части, Московский гарнизон насчитывал 14 тысяч бойцов и командиров.
22. J. Porietis, “Strielnieku Legendaras Gaitas”. Lincoln, Nebr. USA, 1962, c. 374.
23. “Солдаты революции” — брошюра. Издана “Музеем революции” в Риге, 1970 г.
24. J. Porietis, “Strelnieku Legendaras Gaitas”, Lincoln, Nebr., USA 1962,c. 394.
24a. В 1919 г. Мангулс прибыл со своим полком в Латвию. Во время наступления латышских национальных войск Мангулс перешел на их сторону и остался в Латвии. Здесь его даже не упрекнули ни за добросовестную службу у большевиков, ни за учиненную расправу над населением Воткинска.
24-b. В декабре эти сильно поредевшие в боях латышские роты были переведены в Латышскую дивизию.
24c. В начале 1920 г. орденоносец В. Азии прибыл на Кавказский фронт добивать отступившие на Кубань части Белой армии ген. Деникина. 17 февраля он был взят белогвардейцами в плен, опознан и расстрелян за учиненную им расправу над населением Ижевска.
25. Ген. К. Гоппер, “Четыре катастрофы”. RITI, Riga, Latvija.c. 76. После подавления Ярославского восстания полковнику Гопперу удалось пробраться на Урал, где он вступил в Народную армию. Адм. Колчак произвел его в генералы и назначил начальником штаба 2-го Яицкого корпуса. В независимой Латвии ген. Гоппер был комендантом Риги. Летом 1940 г. был арестован и замучен в Рижском НКВД.
26. Сборник воспоминаний “Симбирская губерния в 1918— 1920 гг.”. Ульяновское книжное издательство”, 1958.
27. A. Kronkalns, “Kauja pie Arsenalovo”, “Latvijas Revolju-cionarais Strelnieks” (T. 2.), “PROMETEJS, 1935.
28. Там же.
29. Центральный государственный архив Советской армии (в дальнейшем ЦГАСА), ф. 106, оп. 3, д. 45, л. 7. Телеграфный бланк.
30. ЦГАСА, ф. 106, on. 3, д. 15, л. 107. Заверенная копия телеграммы.
31. ЦГАСА, ф. 106, оп. 3, д. 15, л. 207. Заверенная копия телеграммы.
32. J. Vacietis, “Cinas ар Kazanu”, “Latvijas strelnieku vesture”, Т. l, d. 2.
32a. Другой комиссар Янис Петерсонс был убит в Ярославском восстании.
33. J. Porietis, “Strelnieku Legendaras Gaitas”, Lincoln, Nebr. USA. 1962, c. 403.
34. J. Vacietis, “Cinas ap Kazanu”, “Latvijas strelnieku vesture”, T. 1, d. 2.
35. Ленин В. И. Полное собрание сочинений, Т. 37, с. 127.
36. Партархив ЦК КПП, ф. 45, оп. 2, д. 281, лл. 7, 8.
37. “LatvieSu strelnieku cina par pod. Latviju 1919”, “ZINAT-NE” Riga, 1969.
37a. Я. Балодис, уже в чине генерала, в независимой Латвии был военным министром. В 1940 г. был отправлен на Архипелаг ГУЛаг.
38. Центральный Государственный Архив Октябрьской Революции, ф. 1235, оп. 94, д. 573, л. 127. Телеграфная лента.
39. N. Viksnins, “Latvijas vesture jauna gaisma”, “KROLL”, Oaktark, 1968, USA.
40. ЦГА Латвийской ССР, ф. 5434, on. 1, д. 197, л. 23 об. Типогр. оттиск.
40a. В пропорциональном отношении население Латвии составляло: 76% — латыши, 12% — русские (великороссы и белорусы), 4,8% —евреи, 4,2% —немцы, 2% —поляки и 1% другие.
41. ЦГАСА, ф. 6, оп. 4, д. 59, лл. 280, 318.
42. “Латышские стрелки в борьбе за Советскую Латвию”, Академия наук Латвийской ССР, Рига, 1962 г., с. 220.
42a. Собственно, обозначение “белые”, в противовес “красным”, впервые было присвоено финским отрядам, которые в 1918 г. разгромили вооруженное выступление красных финнов, пытавшихся установить в Финляндии коммунистический режим. Отсюда и — “белофинны”. Возможно, по цвету финского флага — белого с синим крестом. Позднее обозначение “белые” было перенесено и на русские антикоммунистические войска.
43. Georg von Rauch, “Geschichte der Baltischen Staaten”, Kohlhammer Verlag, Stuttgart, 1970, c. 56.
44. “Латышские стрелки в борьбе за советскую власть”, Издательство Академии Наук Латвийской ССР, Рига, 1962 г., с. 269, 270 и 271.
45. A. Klans, “Karsta Dzels”, “GRAMATU DRAUGS”, 1968, с. 320.
46. ЦГА Латвийской ССР, ф. 6033, оп.. 1, д. 240, л. 3.
47. A. Silde, “Latvijas vesture 1914-1940”, Stockholm, 1976, с. 295.
49. “Латышские стрелки в борьбе за советскую власть”, Издательство Академии Наук Латвийской СССР”, Рига, 1962, ее. 275-278.
50. “Latvijas strelnieku vesture”, 2 Set., 2 d., с. 288, 289.
50a. После перемирия, 2 февраля 1920 г., в г. Тарту (Юрьев) Эстония заключила с РСФСР мир, по которому эстонское правительство обязалось ликвидировать союзное ему Русское Северо-Западное правительство и не допускать на своей территории антисоветских организаций.
50-b. Еще летом были освобождены большая часть правобережной Украины и Крым.
51. J. Mackiewicz, “Zwvciestwo Prowokaciji”, Miinchen, 1962.
51a. Мархалевский — польский подпольщик-коммунист, близко знакомый с Пилсудским по совместной революционной деятельности в России.
52. ЦГАСА, ф. 1574, on. 1, д. 204, л. 278.
53. E. Andersons, “Latvijas Vesture 1914—1920”, Stockholm, cc. 587—589.
53a. К этому времени в Латышской дивизии было два 5-х попка: 5-й лат. сгрл. полк и 5-й Особый лат. полк, который в это время воевал под Петроградом.
54. “Latvijas revolucionarais strelnieks”, T. 1, “PROMETEJS”, 1934.
55. ПартархивЦККПЛ, ф. 31, on. 1, д. 53, л. 5. Подлинник.
56. “Latvijas revolucionarais strelnieks, Т. 1, “PROMETEJS”, 1934.
57. ЦГАСА, ф. 1574, on. 1, д. 725, лл. 2, 8.
57a. Во время 2-й мир. войны все повторилось. Придерживаясь незыблемого правила — “Враг моего врага — мой враг”, британское правительство предложило югославскому союзнику ген. Михайловичу войти в коалицию с коммунистом Тито, а когда Михаилович отказался, то прервало с ним сношения. После капитуляции Германии, когда англичанам Польская армия ген. Андерса была больше не нужна, аналогичное предложение было сделано и находящемуся в Лондоне законному польскому правительству: войти в коалицию с советской марионеткой — коммунистическим польским правительством. Получив отказ, англичане лишили национальное правительство всех дипломатических статусов.
58. “Таврический Голос”, 13 апр./31 марта ст. ст. 1920 г.
59. “История гражданской войны в СССР”. Т. 5, с. 99.
59a. 8 марта 1920 г. советская Эстонская дивизия и 8-я сов. кавалерийская дивизия были брошены на прорыв оборонительной линии на Перекопском перешейке. Во время штурма белогвардейских позиций Эстонская дивизия почти полностью была уничтожена. Из 6-ти тысячного состава осталось в живых около 1500 эстонских бойцов. Дивизия была расформирована, часть эстонцев вернулась в Эстонию; другая часть была включена в разные советские части, в том числе и в Латышскую дивизию.
60. ЦГАСА, ф. 1574, оп. 1, д. 6, л. 6.
61. “Белое дело”, Т. 6, Берлин, 1928, с. 94.
62. КПСС в резолюциях, Т. 2, ч. 2, с. 187.
63. ЦГАСА, ф. 1574, оп. 1, д. 6, л. 6.
64. Ленин В, И. Полное собрание сочинений, Т. 41, с. 359.
65. Я. Крастынь, “История латышских стрелков”, издательство “ЗИНАТНЕ”, Рига, 1972, с. 629.
66. Там же, с. 680.
67. Партархив ЦК КПЛ, ф. 45, оп. 3, д. 87, л. 148.
68. E. Andersons, “Latvijas Vesture 1914-1920”, Stkh. с. 592.
68a. О. ген. К. Гоппереупоминалосьвыше. Полковник царской службы Бангерский/с/ был произведен в генералы адм. Колчаком и назначен начальником 7-й дивизии, позднее — командовал 12-й. Во время 2-й мир. войны был генерал-инспектором Латышского легиона, сражавшегося на стороне немцев.
69. В. Якобсонс и Т. Иллеш, “Латышские стрелки (пер. с латышского), Министерство обороны СССР, 1960, с. 8.
70. “LAIKS”, 15 julija 1978, New York, USA.
71. См. вВведениипометку 4/.
72. -Janis Goldmanis un Edvin Mednis, Latvisu strelnieku muzibas gaisma”, “STRELNIEKS”, 1953, DDR, c. 7.
72a. Латышский легион СС (две дивизии) во время 2-й мировой войны. Легион всецело находился в подчинении германскому командованию и в его части были вкраплены немецкие офицеры. Латышская воинская форма была запрещена и латышские легионеры носили форму германских СС-овских войск.
73. O. Puce, O. Straumite, Latvisu Strelnieki”, LPSR, Valet Biblioteka, Riga, 1972, c.7.
74. J. Seskis, “Latvijas valst izcellanas”, Riga, 1938, c. 157.
75. Ю. Серчинский, статья “Большевики и латыши”, газета “Новое Русское Слово” от 14 июня 1972 г., Нью-Йорк, США.
76. J. Porietis, “Strelnieku Legendaras Gaitas”, Lincoln, Nebr. USA, 1962.C. 488—490.
77. N. Viksnins', “Latvijas vesture jauna gaisma”, “KROLL”, Oaltark, USA, 196? , c. 357.
78. Jakobs Duks, “Latvisu tauta lielo maldu un iznicibas, celos”, Roven Printing Inc., 1974, Grant Haven, Michigan, USA, c. 103.
79. “LAIKS”, 12 novembri 1958, New York, USA.